Врач-педиатр на пенсии – о призвании и работе в детском лагере во время пандемии
В медицину меня запихнули родители. Сама я мечтала стать актрисой, но моя бабушка, княжна, говорила, что ее потомки не могут топтать подмостки. И, несмотря на то что у меня были и талант, и голос, меня все-таки отправили получать достойную профессию. Моя сестра пошла в педагогический, я – в медицинский, и наша мама постоянно шутила: «У меня две дочери – педик и медик».
Со временем я поняла, что выбрала верный путь. Немаловажную роль сыграл старый фильм «Неоконченная повесть», в котором снимались мои любимые актеры – Элина Быстрицкая и Сергей Бондарчук. Там ее героиня говорит, что «человек был болен и выздоровел, это счастье!» И это действительно счастье – помогать людям выздоравливать, я это выяснила, наверное, на 10-м пациенте.
Хороший медик должен принимать как должное, что медицина – это не профессия, это образ жизни. Представьте, перед вами идет человек. И если вы медик, вы увидите в человеке все физические отклонения: ногу он волочит, руку держит странно, голова у него не в том положении. И вы складываете симптом за симптомом, получаете синдром, на основе которого ставите диагноз. И за 32 года у меня это уже вошло в привычку. Иной раз иду с дочерью, проговариваю симптомы прохожих, она просит: «Мама, выключи врача», а я не могу!
Я как-то прочитала заметку на сайте «Доктор на работе» – историю терапевта-кардиолога, которая поехала отдыхать на побережье Черного моря. Она увидела на пляже веселую компанию, там был мужчина в возрасте, грузный, со шрамом около грудины. Сразу стало понятно, что у него была операция на сердце. В компании все хорошенько поддали и отправились к морю, в том числе и мужчина со шрамом. И бедная кардиолог аж напряглась на шезлонге – она было готова броситься помогать мужчине, если ему станет плохо с сердцем. Но мужик оказался с умом и только похлопал себя мокрыми ладонями по телу.
Преподаватель всегда учит, а врач всегда лечит. И я до сих пор не могу пройти мимо стоящей скорой: подхожу и спрашиваю, чем могу помочь.
Я сейчас на пенсии, работаю врачом в детском лагере. Пандемия на нас практически не повлияла. Единственное, летом прошлого года лагеря работали с середины июля, и нам дали возможность провести только одну смену. Но там все было соблюдено, на каждый чих внимание обращали. Прием детей шел в масках, или, как мы их называем, «моськах». И, естественно, мы проводили повышенную обработку, а это вонь, это дополнительные аллергические реакции, которые бывают и у медиков, и у пациентов. На спиртовой хлоргексидин может и крапивница случится, и даже отек Квинке.
У нас все спокойно, потому что дети до 16 лет практически не подвержены ковиду. А если и случается заражение, то у ребенка только повышается температура, даже катаральных симптомов нет (когда воспаляются слизистые оболочки дыхательных путей. – Прим. авт.). Детский иммунитет с ковидом хорошо справляется.
За это лето в лагере было четыре положительных результата ПЦР: три из них были детские, а один – взрослый. Причем один положительный результат случился после прививки «Спутником Лайт». Больного я изолировала, прописала капсулы, еду ему приносили в перчатках и маске, ну и в итоге через три дня он получил отрицательный тест. Я его быстро на ноги поставила.
По поводу детей у меня были четкие предписания Минздрава. Когда ребенок заболевает и у него повышается температура, я сразу делаю тест. Если ПЦР отрицательный, тогда надо начинать симптоматическое лечение, а если положительный, то я обязана сначала изолировать ребенка, а затем передать его родителям. Лагерь находился в отеле на втором этаже, там была боковая пожарная лестница, и мы в перчатках и намордниках выводили ребенка по лестнице на улицу и сажали в машину. Потом номер, в котором жил больной, кварцевался, все мылось, дезинфицировалось, вонь стояла больше суток.
Больше всех, конечно, бесились родители, но тут я ничего не могла сделать – я им просто выдавала ребенка с положительным тестом. Кстати, одна девочка вернулась через смену с отрицательным ПЦР. У нас очень дорогие путевки (10 дней – 100 000 рублей), поэтому, естественно, родителям хотелось, чтобы дети отбыли те дни, за которые было заплачено.
Работать мотивирует осознание того, что моя пенсия составляет 8400 рублей. Конечно, страх заразиться есть, но страх умереть с голоду – сильнее. У меня ипотека и слишком много проблем, чтобы не работать. Буквально час назад мне звонили из аптеки, приглашали на работу, а аптека проходимая – там ни присесть, ни вздохнуть, ни чирикнуть. Теперь я сижу и думаю, выдержит ли мое сердце, если я буду работать в этой аптеке.
Я люблю свою работу, я бессмертный конь. Но в частном медцентре мне в открытую сказали, что я старая, а мне всего 57 лет! А в нашей больнице моей ноги больше не будет: главный врач заявил, что он пришел в государственную медицину бабло зарабатывать! Я на него посмотрела глазами бешеной селедки и сказала: «Знаете, я 30 лет работаю в государственной медицине, я бабла не заработала».
Ковид – это не новое заболевание, я его в институте проходила как инфекционный грипп. Любой грипп каждый год ведет себя иначе, и появляется новый штамм!
В марте 2020 года люди действительно сидели по домам, ходили в перчатках и масках, вплоть до экзем и астматических приступов. А сейчас все полагаются только на русский авось.
А про прививки я недавно услышала хороший медицинский анекдот: две крысы разговаривают, одна у другой спрашивает: «Ты уже привилась»? Вторая отвечает: «Да что я, дура что ли, еще на людях эксперимент не закончили». Это черный медицинский юмор, от него никуда не денешься. Во время эпидемии запрещено прививать людей, как люди идут на прививку, я не понимаю! К тому же существуют больные, которым категорически противопоказано прививаться. Это пациенты с онкологией, с ревматологическими болезнями, но и их заставляют, ни один медотвод не срабатывает. И нам – медикам – надо вакцинироваться, а у меня, например, медотвод по заболеванию. Теперь боюсь, что меня никуда не возьмут на работу.
Никакого повышенного внимания к медикам я не заметила. Ну и я не могу назвать работу врачей героической. Героической она была во время войны, тогда люди делали что-то выходящее за рамки обычного.
Я не считаю себя героиней, я просто обычный врач, который хорошо выполняет рядовую работу. У меня был анекдотический разговор с начмедом, когда я пришла устраиваться на работу в лагерь. Он меня спросил, что я буду делать в случае острой ситуации. Я ответила, что сниму острые симптомы и буду ждать «скорую». А выяснилось, что, начиная с этого года, я не имею право оказывать первую медицинскую помощь и не должна снимать острые симптомы. В Минздраве вышли новые приказы, и теперь я должна смотреть, как умирает ребенок, пока к нему едет «скорая». «Так вы будете работать как советский врач? Будете оказывать помощь?» – переспросил меня начмед. – «А по-другому я и не умею», – ответила я.
Интересны размышления информантки о призвании. Для нее медицина – это не работа, не профессия, это образ жизни. Даже в свободное время, гуляя по улице, она мыслит как медик. И интересно, что сейчас, когда работу по специальности найти довольно непросто, она как будто и не предполагает возможности заняться чем-то другим, не связанным с медициной.
Также это одно из немногих наших интервью, в котором медик открыто заявляет о своей антипривочной позиции. Интересно, что эту свою позицию информантка передает через форму анекдота. Анекдот здесь выполняет не просто развлекательную функцию, но еще это способ выразить мнение, не будучи за это наказанным. «Я как бы передаю чужое мнение, а не то, что думаю сам. Так анекдот становится «оружием слабых». Под этим термином понимаются тексты или действия, с помощью которых люди воспроизводят впечатление о классе, подавляющем их. При этом делается все, чтобы не нести за это ответственность», – объясняет в материале РБК антрополог Александра Архипова.