Павел Бранд: «Государственная медицина страдает по-своему, частная – по-своему»

Чем бизнес отличается от криминала? В криминале главное – вовремя остановиться, а в бизнесе главное – никогда не останавливаться. Сейчас же речь идет не о преумножении, а о сохранении, развитие ушло на второй план.

С началом эпидемии стало очень мало пациентов, выручка упала процентов на 80. Соответственно в клиниках сократились смены, рабочие дни, офисные сотрудники частично ушли на «удаленку». Все как у всех. Процентов 20 сотрудников сами ушли в отпуска. Кто-то испугался ходить на работу и решил, что лучше уйдет без сохранения содержания, кто-то просто может не работать в это время, если супруг или супруга обеспечивает.

У нас крупная сеть из почти 30 клиник, десятая по обороту в России. Приходится выдумывать, где взять денег, чтобы заплатить людям зарплаты, объяснять, что ситуация тяжелая и что надо уменьшить свои амбиции и финансовые интересы, поскольку тяжело всем. Частная медицина не признана пострадавшей отраслью, и никаких льгот и преференций от правительства нам не положено. Все обращения ассоциаций и частного медицинского бизнеса остались без ответа. Единственное, чего удалось добиться, – введения льгот для стоматологий, но для этого стоматология должна быть основной формой деятельности организации, а огромное количество стоматологических клиник входит в состав холдингов.

Перепрофилироваться под СOVID-19 нет мощностей, поэтому частично уходим в обслуживание пациентов на дому, частично – в телемедицину. Спасает слабо, но надо что-то делать. Меры, конечно, временные, но, как мы знаем, нет ничего более постоянного, чем временное. Люди тоже будут потихонечку привыкать к телемедицинским технологиям. Хотя я противник первичной телемедицинской консультации – это все равно неполноценная, урезанная медицина, которая зачастую не позволяет качественно провести прием пациента.

Государственная медицина страдает по-своему, частная – по-своему. Государственная принимает на себя удар коронавируса, а частная – всех остальных заболеваний, которые перестали лечить в государственной системе. Почти 50 государственных клиник уже перепрофилировали под СOVID-19, соответственно, все люди, которые там лечились, должны где-то лечиться дальше. Мы частично принимаем на себя этих людей, это пока позволяет нам существовать.

После коронавируса мы будем выходить в тяжелый экономический кризис – естественно, снизится спрос на услуги частных клиник. Вопрос в том, насколько государство сможет поддержать нас, открыв для частных клиник нормальный доступ к Фонду обязательного медицинского страхования. По каким-то болезням мы имеем доступ к нему, можем проводить хирургические вмешательства, лечить онкологию, но это вечная история нехватки денег и нежелания платить частникам. Сейчас из фонда выгребают последнее на оплату коронавирусных пациентов, а на все остальное деньги тратят по остаточному принципу. Что будет с финансированием, после того как коронавирус закончится, – большой вопрос. Если бюджет или Фонд национального благосостояния России компенсируют затраты Фонда ОМС, это будет одна история, если не компенсируют – совсем другая.

Медицина – это бизнес, который будет существовать вечно, поскольку люди не перестают болеть. И чем дольше их лишают медицинской помощи, тем больше они потом болеют. Но есть ограничение, связанное с обеднением населения. Сколько у нас будет безработных после того, как все это закончится, мне даже страшно представить.

Мы забыли, что такое эпидемии – в современном обществе их фактически не было. 300 лет назад при возникновении чумы город закрывали и ждали: кто умрет – тот умрет, кто выживет – тот выживет. То есть карантинные мероприятия были понятны, это было привычное действие. Сейчас все немного по-другому: полноценно закрыть города мы не можем. Больницы – по сути чумные бараки, просто называются красиво и зачастую неплохо выглядят, но суть от этого не изменилась. Мы по-прежнему не умеем лечить коронавирус, и если в больницах от него и лечат, то это скорее профанация, потому что доказанных методов нет: мы пробуем все что угодно.

Самоизоляция – это не карантин, а очень своеобразная форма социального и физического дистанцирования, которая не всегда успешно работает. Это достаточно условное сидение дома: мы живем в огромных многоквартирных домах без возможности не выходить из них. Больной человек вышел, проехал в лифте 17 этажей, потрогал все ручки в подъезде, дошел до магазина – и все это социальное разобщение тут же перестало иметь какой-то творческий смысл. Эффективность этих мер никак не измерить: нам не с чем сравнивать. Данные других стран либо катастрофически неточные, либо более-менее точные, но можем ли мы их на себя примерять?

Самое парадоксальное в этой истории – работа со средствами индивидуальной защиты. С одной стороны, они очень нужны, с другой, – даже работая с ними, 70% медиков инфицируются. Потому что, находясь в очаге, невозможно за восемь часов смены ни разу не потрогать лицо руками или каждый раз совершенно правильно снимать средства индивидуальной защиты при переодевании.

Мы начали неожиданно любить врачей, даже героизировать их в каком-то смысле. Это ненадолго и, как обычно, плохо закончится, потому что надо же будет кого-то обвинить в итоге в том, что случилось. Это уже происходит: «заразили коронавирусом», «не вылечили». Поэтому, когда первая эйфория от героизма врачей пройдет, начнется охота на ведьм – так всегда бывает, к сожалению.

В остальном общество разделилось на три части: отрицатели, апологеты и центристы. Отрицатели – те, кто считает, что ничего не происходит, надо расслабиться и жить дальше. Апологеты коронавируса уверены, что надо запереться в бункер и не выходить оттуда, иначе мы все умрем, закрыть общественный транспорт, все учреждения и три месяца сидеть на воде, хлебе, гречке и соли, которые мы закупили в массовом масштабе. Центристы (я отношу себя к ним) – те, кто понимает, что ситуация серьезная, но надо относиться к ней как к вирусной инфекции, а не как к концу света, что нужны адекватные противоэпидемические мероприятия, изоляция пожилых, социальное дистанцирование. Мне в этом плане импонирует шведский сценарий, который показал, что такой подход возможен, а о его результатах мы точно узнаем позже.