Основатель инициативы Global Education Futures, эксперт Центра трансформации образования «СКОЛКОВО» (SEDeC), профессор Московской школы управления «СКОЛКОВО» – о глобальных рисках, новой зеленой экономике, цифровизации и образовании без школ
Как пандемия повлияла на вашу жизнь? Как вы переживали период самоизоляции?
Павел Лукша: Значительная часть моей работы последние несколько лет была связана с проектами в разных уголках мира по теме трансформации образования. Прямо перед локдауном я приехал из Индии, где прошел большой форум, посвященный запуску инициативы, направленной на достижение всеобщего благополучия через образование. Там были люди из 40 стран. С марта мы полностью перешли в онлайн. Для меня всегда был важен личный контакт с коллегами, возможность посещать разные места, страны. Поэтому я очень переживал из-за локдауна. При этом я начал чаще видеть свою семью, проводить время с дочкой. Мы с женой организовали новый формат встреч со своим сообществом – виртуальные чаепития, приглашали на них друзей и знакомых. В них принимали участие десятки человек. Появилась группа единомышленников, с которой мы переживали пандемию, искали ответы на появившиеся вызовы. Еще я начал вновь учить испанский, играть на гитаре, заниматься личным развитием и здоровьем с несколькими менторами и специалистами. Пауза позволила переосмыслить пути своего движения и нащупать новые темы для развития.
Как вы оцениваете перевод рабочей рутины в онлайн? Какие риски и возможности вы видите в новом графике?
Павел Лукша: С одной стороны, в переносе большого объема работы и взаимодействий в онлайн есть много положительных моментов. Например, мы только что завершили проект WorldSkills по изучению навыков будущего. В этом проекте мы за несколько месяцев смогли провести онлайн-сессии с сотнями экспертов со всего мира, обсудить будущее экономических секторов, навыков, образования. В обычной ситуации сделать это так быстро было бы невозможно.
С другой стороны, мы слишком много работаем онлайн. Я обнаружил, что провожу теперь в Сети по 12 часов и более.
Я вижу риск в том, что мы только учимся осваивать эту среду общения. В доковидной жизни к онлайну относились функционально, с акцентом на когнитивные аспекты: провели встречу – разбежались. Если же хотелось человеческой теплоты, мы встречались в ресторане или шли в гости. Очных встреч было много: еще недавно контакт с коллегами составлял значимую часть дня каждого человека.
И вдруг это все было поставлено на паузу. Конечно, в онлайне можно общаться. Но где телесность, где сопереживание, где возможность пошутить, поиграть? Сейчас все общение ограничено опциями, которые можно использовать в узком окошке Zoom. И мы только учимся проявлять теплоту и заботу, делиться положительными эмоциями, используя эти опции. Например, в начале и в конце рабочих встреч мы стали спрашивать друг друга о личных делах, посылать друг другу смайлики или «сердечки».
Но все-таки невозможно жить только в онлайне, нужно научиться балансу, ведь онлайн становится новой нормой. В условиях «удаленки» работодатели будут больше использовать варианты гибкой занятости и оптимизации рабочей силы, а работники будут думать, как реорганизовать свое рабочее время. Возможно, это даст толчок гиг-экономике, то есть экономике, основанной на выполнении заданий, которые можно найти на платформах-агрегаторах.
Какие глобальные тренды существуют и как они меняются под влиянием пандемии?
Павел Лукша: Недавно мы выпустили доклад о глобальных процессах в мире в 2020-х годах, который подготовили вместе с Дмитрием Песковым1 и Андреем Безруковым2. Важно понимать, что дело не в коронавирусной пандемии как таковой. Она лишь катализатор тех процессов, которые шли и до нее, просто с ее появлением вошли в активную фазу развития.
Во-первых, пандемия ускоряет цифровизацию и автоматизацию, стимулирует технологические инновации и основанный на них переход к удаленной и все более «безлюдной» экономике. Эти тенденции были видны и во втором десятилетии XXI века: переход на смартфоны и онлайн-платформы, мощное развитие сектора доставки. Тут все понятно: люди сидят по домам, общаются удаленно, а в физическом мире обеспечивать сервис должны роботы. Новое в 2020-х годах – расширение использования дронов, роботов, коботов3. Скажем, сразу после начала пандемии роботов стали использовать в аэропортах для дезинфекции пространства и в госпиталях для перевоза анализов и медикаментов. Это уже не научная фантастика, эти решения становятся все более доступными и дешевыми. И главное – на них есть массовый спрос и их массовое предложение. Через пять-шесть лет мы сможем увидеть робота на кухне в качестве помощника повара и на дороге в качестве помощника полицейского.
Во-вторых, еще более актуализируется вопрос о том, как будут устроены мировая экономика и политика. Важно, что этот вопрос прямо касается нашей повседневности. До 2020 года в мире был один геополитический гегемон, США. Но вдруг стало ясно, что Китай по своим экономическим и политическим возможностям сопоставим с Америкой. Он уже начинает выдавливать ее с передовых рынков. По факту мы вошли в режим новой холодной войны между Китаем и США. Пандемия спровоцировала эти «разборки». К примеру, Республиканская партия США выдвинула версию, что вирус «сбежал» из биотехнологической лаборатории в Ухане. Китайцы, в свою очередь, говорят, что они первыми обнаружили вирус, но есть данные, что он существовал с середины 2019 года, что его могли завезти в Китай американские военные. Китайцы, в отличие от американцев, справились с вирусом. Возникает вопрос о том, является ли американская система самой эффективной для решения вызовов XXI века. Американцам нужны были медицинские системы (от сложной техники до масок), их производил по заказу американских компаний Китай. Но в условиях нарушения глобальных цепочек поставок Штаты вдруг осознали, что эта зависимость от поставщика является для них риском. Спор о позиции глобального лидера давно назрел – и пандемия обостряет эти противоречия.
В-третьих, все специалисты по стратегии знают, что есть различные глобальные риски. Вероятность многих из них может быть очень низкая, но их нужно учитывать, потому что, когда они реализуются, плохо от этого становится всем. К таким рискам относятся и пандемии. Про вероятность новой пандемии специалисты говорили примерно с конца 2000-х годов, предлагали готовиться к такому сценарию, но люди, принимающие решения (политики и бизнесмены), проявили недальновидность. При этом эффект от пандемии имеет не самые серьезные последствия.
Есть более серьезные риски, например климатические изменения. Эффекты этих изменений понимают очень примитивно. Например, говорят о том, что растают льды и утонут Нью-Йорк и Венеция. Но на самом деле речь о том, что в результате роста среднегодовой температуры современные ключевые аграрные регионы мира станут непригодными не только для выращивания сельскохозяйственных культур, но и вообще для жизни. Если в таких регионах, как Индия или Центральная Америка, за несколько лет пересохнут реки, то миллиардам людей придется искать новое место для жизни. И это будет означать различные экономические и геополитические потрясения, не говоря уже об угрозе глобального голода. Такой риск вполне вероятен: если ничего не менять в нынешней модели мировой экономики, то до глобальных катастроф остается максимум пару десятков лет.
В 2020 году мировые политики и бизнесмены увидели, как выглядит реализация глобального риска. Они осознали, что если мир не готов к пандемии, то не готов и к более серьезным рискам. Раньше экологические риски представлялись слишком абстрактными и игнорировались, но в новых условиях их уже нельзя оставлять без внимания.
В результате мировая экономика начнет строиться на принципах устойчивого развития. Это перестанет быть темой популистских дискуссий, а станет абсолютно реальной основой для новых ориентиров. Три ведущие мировые экономико-политических силы – США, ЕС и Китай – заявили о так называемом энергетическом переходе. Их задача – полностью уйти от зависимости от невозобновляемых энергоресурсов к 2050 году или ранее. Страны, которые, как Россия или Саудовская Аравия, живут на экспорте энергоресурсов, окажутся не у дел. На транзит есть максимум 10–15 лет.
Каким, по вашему мнению, будет переход на зеленую экономику в глобальном масштабе? Усилится ли дифференциация стран в мире?
Павел Лукша: Надо понимать, что климатические и экологические проблемы – системные и носят наднациональный характер. Приведу пример. Пластиковые бутылки попадают в океан, постепенно перетираются в труху и начинают закрывать верхний слой воды от солнечных лучей. В результате прекращается воспроизводство фитопланктона – одного из основных источников кислорода на планете. Если сохранятся прежние темпы выброса пластика в Мировой океан, то в течение следующих 30 лет в морях его будет больше, чем живой биомассы. Прогноз говорит о том, что могут нарушиться фундаментальные планетарные процессы, обеспечивающие выживание человечества. Но кто виноват в попадании пластика в океаны? Сейчас в это так или иначе вкладываются все страны, у которых есть выход к морю (Китай, Индия, США, страны Юго-Восточной Азии и так далее). Проблему нельзя «экспортировать», она глобальная, а решить ее можно только через сотрудничество всех наций.
Сейчас направления изменений задаются высокоразвитыми странами. С их стороны есть определенное давление, происходит выработка новых стандартов, их распространение и выстраивание длинной цепочки контроля на всех этапах. Ведь очень часто источник проблемы находится у производителей ресурсов и сырья. Вы хотите, чтобы ваше сырье имело рынок сбыта в Европе или США? Тогда соблюдайте новые правила.
Решение экологических проблем часто перекладывают и на потребителя. Но сейчас тот же раздельный сбор мусора отошел для него на второй план. Нет ли ощущения, что пандемия приводит к «экологической безответственности»?
Павел Лукша: Есть краткосрочный шок от пандемии, связанный с попыткой выжить. И в попытке выжить люди срезают свои высокоуровневые потребности. В коротком забеге большинство действительно не обращает внимания на экологию. В сложной экономической ситуации предприятия могут сделать ставку на дешевые, грязные, технологии. Поэтому, скорее всего, мы увидим ухудшение экологии в нашей стране по многим параметрам. Но в забеге на длинную дистанцию нам все равно придется соответствовать зеленой повестке.
Мир готов к очень быстрой смене правил игры. Приведу пример, насколько общество способно меняться. Очень долго шли дискуссии о невозможности массовости онлайн-образования. В пандемию весь мир перешел на него за шесть недель. Мы говорим о 1,5 млрд человек, которые разом вошли в другой режим обучения. И мне кажется, что сейчас мы действительно находимся в периоде активной турбулентности, на выходе из которой лучше адаптируются те, кто умеет действовать по-новому.
Изменения в экономике потребуют и переориентации системы образования. Какой она должна стать?
Павел Лукша: Образование неспроста называют одним из самых консервативных институтов, оно крайне устойчиво к попыткам его изменить. Это потому, что институт образования отвечает за воспроизводство общества. Если оно и может меняться, то крайне неохотно.
Сейчас появилось понимание, что больше нельзя подготовить человека к тому миру, в котором ему предстоит жить, так как общество стало слишком динамичным и сложным. Думаю, за редкими исключениями, люди будут минимум раз в 10 лет менять сферу профессиональной деятельности, постоянно «пересобирая» себя. Это значит, что навыки, связанные с адаптивностью, открытостью, способностью учиться, окажутся важнее конкретных академических достижений и знаний. В ХХI веке успешным будет тот, кто способен учиться всю жизнь, способен находить знания, использовать онлайн- и офлайн-возможности для развития. Новая префигуративная культура4, когда дети учат родителей, не нуждается в традиционной школе, в которой взрослые учат детей.
Поэтому в образовании должен совершится переход к новой модели организации обучения, к «образовательным экосистемам», когда у ученика есть возможность двигаться по персональной траектории, получать персонализированное образование с помощью онлайн-платформ. Новое образование должно быть построено вокруг идеи разнообразия. А кроме того, должно учить управлять своим психоэмоциональным состоянием, например радоваться за других, справляться с негативными эмоциями. Эти навыки нужны каждому. А кто этому учит в школах?
Не кажется ли вам, что тот опыт онлайн-образования, который люди получили в период пандемии, в большинстве своем был негативным? Не отразится ли это на отношении к дальнейшим нововведениям в образовании?
Павел Лукша: Я согласен, что в целом опыт образования в пандемию оказался скорее травматичным. Но вопрос сложнее. Во-первых, то, о чем я говорил, касается не только детей, но и взрослых. Мы с вами такие же учащиеся. Взрослые учатся, осваивают новые практики, выявляют навыки, которых не хватает, наравне со школьниками. Взрослым даже в чем-то труднее, потому что у школьников есть хотя бы программа и предписания, а взрослые не знают, что учить. То есть в процессе перехода в новую культуру учатся все.
Во-вторых, есть проблема, связанная с тем, как работают институты образования, как в них происходят изменения. Было ли эффективным онлайн-образование в пандемию? Нет. А почему оно оказалось неэффективным? Потому что никого не научили использовать инструментарий онлайн-образования – ни учителей, ни учеников, ни родителей.
Сейчас в мире примерно 0,5 млн команд, создающих образовательные инновационные программы в цифровой сфере. Мы все пользуемся Zoom, но это уже устаревшая технология и практика. Это как ездить на телегах, когда по всему миру летают самолеты и ездят машины. Никакого нормального онлайн-образования большая часть школьников даже не видела. Да и учителя не были готовы: их никто и не готовил массово к специальной организации образовательных процессов в цифровой среде. Например, не учил, как поддерживать эмоциональную вовлеченность учеников. Учителям просто сказали перевести всех на удаленный режим обучения – и они сделали это так, как умели.
В сложной ситуации оказались и родители, которые увидели все несовершенство дистанционного обучения. Для них по факту нарушен социальный контракт со школой, их заставили заниматься тем, к чему они не были внутренне готовы – непрерывно сопровождать обучение своих детей.
И, в-третьих, онлайн – это бедная сенсорная среда. До ковида дети приходили в школу, общались со сверстниками, бегали, играли. При дистанционном обучении они сидят дома. И при этом школа им дает только формальный урок, то есть половину от необходимого взаимодействия. Другая половина – это неформальное обучение, развитие, социализация и эмоциональный опыт, которые они получали за счет общения. Если мы не перестраиваем процесс обучения, а просто сохраняем требования школы, которые еще и вдобавок устарели, мы ничего не получим. Надо перестраивать процесс под задачу социально-эмоционального благополучия, учить детей и взрослых гармонично действовать в цифровой среде.
Ну и всех этот опыт заставил задуматься о проблемах в сфере образования. Современное образование явно не передовое, и дело не только в ЕГЭ, дело в том, что образование не успевает за жизнью, учебники устарели, учителя не готовы учить новым вещам. Но никуда не деть 30 лет недоинвестирования школьной сферы. Например, у нас 30 лет ветшал дом. Неужели он будет как новый? Очевидно, что нет.
Как будет преодолеваться социальное неравенство, которое, согласно многим исследованиям, при случившемся экстренном переходе на «дистант» только возросло?
Павел Лукша: Это вопрос очень сложный – по нескольким причинам. Одна из них – у семей очень разное материальное обеспечение, у некоторых школьников попросту нет техники и места, чтобы учиться дома. Представьте семью в однокомнатной квартире и один компьютер на всех. И материальное неравенство – это только один тип неравенства. Другой, вытекающий из первого, тип – когнитивное неравенство. В благополучных семьях, у которых больше экономических возможностей, родители и дети зачастую умеют лучше сотрудничать и управлять своими эмоциями. В таких семьях растут более успешные дети, чем в тех, где на ребенка все время кричат и где никто ему не помогает. Есть и другие типы неравенства: например, неравенство в мотивации, когда в менее благополучных семьях от ребенка меньше ожидают, а потому ему просто не хватает самодисциплины и мотивации для работы в онлайне. Этим вопросом нужно заниматься специально – в мире есть удачные инициативы для таких ситуаций. И тут важна роль не столько государства, сколько гражданского общества и образовательных инноваторов.
***
Все-таки можно ли говорить, что 2020 год – это действительно та черта, за которой начался качественно новый период?
Павел Лукша: Вопрос к самим себе: с чего мы взяли, что вступили в эпоху перемен? Во-первых, мои рассуждения опираются на коллективные ощущения. Форсайтные технологии, которые мы используем, работают через нащупывание таких коллективных ощущений. Правдивы ли эти ощущения? Зачастую да, потому что они отражают общественные настроения и коллективные приоритеты. И сейчас многие эксперты по будущему из самых разных стран видят эту точку перехода.
Во-вторых, я все-таки говорю не о точной последовательности событий, а о вероятностных прогнозах, о том, что случится скорее всего, потому что к этому уже есть все предпосылки. Понимаете, XX век родился не из Первой мировой войны, хотя она и выполнила роль пускового механизма, а из всей совокупности социально-экономических, технологических, политических процессов, которые вызрели к тому моменту. В этом смысле мы тоже находимся в процессе некой переплавки общества, и ковид выступает ее пусковым механизмом. Но причины этой переплавки собрались из технологических, культурных, экологических предпосылок. Трансформация будет идти еще несколько лет, и ее эффекты мы увидим ближе к концу третьего десятилетия XXI века. Тогда и будет понятно, в какой мере происходящее сегодня можно назвать переходом.
Как адаптироваться к новой жизни и оставаться счастливым?
Павел Лукша: Источники счастья – общение, творчество, узнавание нового, игра. Нужно отводить этому больше места в жизни. Хватит стрессовать и думать, что надо еще поднапрячься. Надо учиться жить в новом сложном и неопределенном мире с комфортом и удовольствием.
Как это сделать? Первое – надо превратить новую реальность в норму, а для этого надо собирать своих людей, тех, кто вдохновляет вас, с кем вам радостно и интересно. Объединяясь и создавая эмоциональное пространство, пространство для искренности, мы очень многое способны преодолеть.
Второе – поскольку будет копиться усталость от онлайна, нужно учиться практикам заботы о своем физическом и ментальном благополучии. Следить за режимом сна, питания, прогулок, выходах на природу. Без этого человеку будет очень сложно. Мы нуждаемся в живой среде. При этом важно понимать, что на самом деле люди хотят обратно в офисы не из-за работы, а из-за общения с живыми людьми. Иными словами, они хотят не назад, а в настоящую жизнь. И потому не надо ждать возвращения к прежней жизни, давайте стремиться к новой.
_______________
1Спецпредставитель президента по цифровой экономике.
2Геополитический аналитик из МГИМО.