«Мы должны научиться жить в неопределенной реальности, опираясь на то, что мы знаем»

Как вы пережили самоизоляцию?

Юлия Грязнова: Я пережила самоизоляцию прекрасно, так как у меня было все, что нужно: личный компьютер и жилплощадь, позволяющая работать в отдельной комнате. 

С марта по май 2020 года я выдохнула. Проводила много времени с сыном, так как я живу не в Москве, много гуляла, не тратила время на поездки на работу и размышления о том, что надеть. Поскольку я интроверт, мне все это пришлось по душе. 

Но уже через полгода стали проявляться неочевидные ранее минусы: границы закрыты и будут закрыты еще год или даже дольше. И дело здесь не в туризме и отдыхе за рубежом, его можно заместить и внутрироссийским. Для многих выезд в другие страны – важная составляющая саморазвития и жизни. Например, я католичка, в Италии живет мой падре, но я не могу уже два года посетить Рим. Также не могу посетить Португалию, язык и культуру которой я хорошо знаю.

Еще сложнее ситуация у тех, чьи профессии связаны с глобальными коммуникациями: у ученых, деятелей культуры, креативного класса. Если эпидемиологическая ситуация не улучшится и границы останутся закрытыми, глобальной культуре будет нанесен серьезнейший урон. Конечно, можно поддерживать общение онлайн, но прежней близости уже нет. Межнациональные культурные и научные коммуникации, очевидно, сокращаются. Возможно, они будут все больше концентрироваться в анклавах. Мы в России рискуем вообще выпасть из этих коммуникаций просто потому, что пока прививка «Спутник V» официально не признается во многих странах.   

Каковы, на ваш взгляд, успехи в борьбе с пандемией в России?

Юлия Грязнова: В России пандемия с социально-психологической точки зрения проходит достаточно легко, поскольку введенные ограничения не были очень жесткими – всего два месяца карантина. Это была целенаправленная государственная политика – пройти этот период максимально легко. Через год после начала пандемии вместе с Московским институтом психоанализа мы провели исследование уровня стресса россиян – и оказалось, что он невысок. Правда, этот показатель раньше не измеряли, поэтому его не с чем сравнивать, но, как отметили психологи, данный уровень стресса в целом считается нормальным для популяции. В других же странах, как показывают разные исследования, наблюдается высокий уровень стресса – потому что там меры были и жестче, и длительнее. 

Вы хотите сказать, что уровень стресса среди населения коррелирует с вводимыми мерами, а не с объективной эпидемиологической обстановкой?  

Юлия Грязнова: Конечно! Объективная эпидемиологическая обстановка беспокоила людей в марте – мае 2020 года. Но сейчас идет третья волна: число заболевших растет, а носящих маски и соблюдающих прочие меры – нет. Люди ко всему привыкают. Кроме того, для России вообще характерна история про авось. 

Не кажется ли вам как специалисту по коммуникациям, что не хватало управления информацией на каждом этапе пандемии?

Юлия Грязнова: Нет. С точки зрения коммуникаций, пандемия – это метасюжет, то есть очень большой сюжет. Настолько большой, что он никому не принадлежит и никем не управляется: слишком много акторов коммуникации. В метасюжете невозможно задать единственную линию интерпретации (если, конечно, не вводить каким-то образом жесточайшую цензуру). Такое было 11 сентября 2000 года – три дня мы вообще ни о чем другом не говорили. По телевизору показывали только башни-близнецы. Помню, что я как коммуникатор с большим интересом наблюдала за этим. Я была уверена, что я больше никогда не столкнусь с тем, что весь мир будет обсуждать одну повестку. Но это произошло.

На ваш взгляд, какого рода информация относительно пандемии коронавируса была и остается наиболее востребованной у людей?

Юлия Грязнова: Людей в основном интересуют те вопросы, которые стоят на повестке. Долгое время на сайте Стопкоронавирус.рф, который мы с коллегами ведем, работает горячая линия и собирается статистика ключевых вопросов. По-прежнему в топе – вопросы «Как вызывать скорую помощь?» и «Чем лечиться?». В последнее время к ним добавились вопросы о том, где и как пройти вакцинацию и насколько это вредно. 

Но важно понимать, что человек нуждается в информации, когда это его затрагивает, в основном когда заболевает он сам или кто-то в его окружении. И только тогда, оказываясь в экзистенциально сложной ситуации, человек начинает задавать массу вопросов. А до этого вы можете предоставить ему исчерпывающую информацию, но он ее не воспримет.

Многие люди с неохотой идут вакцинироваться или совсем отказываются от прививки. Можно ли объединить их по каким-то общим социальным признакам?

Юлия Грязнова: Думаю, разные социальные слои в целом не отличаются по своему отношению к вакцинации. Скорее это зависит от черт личности. Например, я полагала сперва, что хорошо образованные люди будут скорее сторонниками вакцинации. Но когда в Москве ввели QR-коды, рестораны опустели. Это означает, что платежеспособные люди, а они в основном с высшим образованием, не вакцинировались. 

В Facebook я наблюдаю истории, как адекватные люди, начав с неприятия ограничительных мер, потихоньку так захватываются этим, что начинают верить во всемирный заговор, и это трансформирует всю их картину мира и поведение. И такие трансформации никак не связаны ни с уровнем образования, ни с уровнем культуры, ни с материальным положением – число антипрививочников во всех слоях и популяциях примерно одинаковое.

С чем, по-вашему, могут быть связаны подобные трансформации?

Очень часто в ситуации неопределенности человек начинает отрицать факты. Это проще, чем жить с реальностью вируса и окружающей опасности.

Но есть и другая причина – люди секуляризированного мира мало размышляют о смерти. Смерть – табуированная тема. Для россиян размышления о ней и вовсе несвойственны. Наша страна 70 лет жила совсем без осмысления этого сложного экзистенциального вопроса – социализм и марксистско-ленинская философия не предполагали подобных размышлений. Мы знаем, конечно, что человек смертен, но ведем себя так, будто смерти нет. 

Какие вопросы относительно пандемии пока остаются без ответа?

Юлия Грязнова: На все вопросы, на которые можно ответить, ответы даны. На данный момент мы находимся в ситуации, когда никакие ответы на вопросы о вакцинации не приведут к большому росту числа вакцинированных. Практически все, кого можно было убедить через коммуникацию, привились. Дальше – только организационные вопросы: лотереи, розыгрыши, доплаты или обязательная вакцинация. И это не только российская история. Так во всех странах. Например, на настоящее время в США привито чуть более 60%. Первые прививались благодаря информированию. Но сейчас мотивация – 100 долларов за прививку.

Конечно, остаются вопросы про долгосрочные последствия вакцинации. Но какими они будут, мы сможем узнать только через несколько лет наблюдений. Но также мы не знаем ничего и о долгосрочных последствиях ковида. Зато уже знаем, что краткосрочные (до года) могут быть очень тяжелыми. И мы должны научиться жить в неопределенной реальности, опираясь на то, что мы знаем.