Как воспринимается и «фильтруется» информация о коронавирусе
Новости о пандемии в начале весны заполонили информационное пространство и на какое-то время вытеснили на периферию едва ли не все остальные темы – и в СМИ, и в социальных сетях, и в повседневном общении. Затем тема коронавируса несколько «потеснилась», несколько снизился и интерес к ней, но и сейчас большинство россиян, разумеется, не могут полностью от нее абстрагироваться. Откуда же наши сограждане черпают информацию о пандемии и насколько доверяют ей?
Участников опроса спросили об источниках, из которых они узнают новости об эпидемии, а затем попросили выбрать из них те (не больше двух), которым они доверяют более всего. Отметим, что эти вопросы не задавались людям, которые, по их словам, совсем не следят за информацией о коронавирусе. Таковых – 22%, и хотя вполне очевидно, что и они волей-неволей поглощают какие-то сведения о пандемии и могут иметь определенные информационные предпочтения, обсуждать это с ними невозможно в силу коммуникативных ограничений: если человек декларирует безразличие к теме, «пытать» его далее бессмысленно.
Неудивительно, что чаще всего в качестве источника информации о коронавирусе люди называют телевидение. Примерно в полтора раза реже упоминаются газеты и новостные сайты, а вслед за ними, немного опережая социальные сети, идут «родственники, друзья, знакомые» (последние, возможно, делятся информацией как раз в социальных сетях, но в данном случае важно, что она интерпретируется именно как получаемая от близких).
Телевидение заметно опережает иные источники информации о коронавирусе не только по объему аудитории, но и по авторитету у этой аудитории. Обратим внимание на дополнительный показатель – коэффициент доверия: он рассчитывается как доля заявивших, что они особенно доверяют тому или иному источнику информации, от числа назвавших его при перечислении всех источников, из которых они узнают новости о пандемии. На последнем же месте по этому показателю – информация от родственников и друзей: коэффициент доверия к ней вдвое ниже, чем к телевидению (36 и 72% соответственно).
Однако это никоим образом не означает, что при нестыковках и противоречиях между информацией, транслируемой телевидением, и сведениями, полученными от близких, люди больше доверяют ТВ. Показательно, что респонденты, у которых, по их словам, есть знакомые, переболевшие коронавирусом, гораздо реже заявляют о доверии к телевидению в этих вопросах, чем те, у кого таких знакомых нет (36% среди первых и 51% среди вторых). Причем о том, что у них есть такие знакомые, сообщают очень многие: 35% опрошенных (а в Москве – 48%). Отсюда следует, что респонденты имеют в виду не только людей более или менее близких, но и довольно дальних (а скорее всего – и знакомых «через рукопожатие», то есть друзей или родственников своих знакомых, с которыми они напрямую не контактируют). В противном случае таких ответов, с учетом масштабов распространения эпидемии, было бы, очевидно, существенно меньше. Таким образом, если человек знает о каком-либо конкретном случае заражения коронавирусом не из СМИ, а из повседневного общения, то уже само это знание ощутимо снижает его предрасположенность доверять телевидению – наиболее «официальному» каналу информации. Причем, по-видимому, в самых различных вопросах, будь то эпидемиологическая статистика, оценки эффективности масочного режима, положение дел в перепрофилированных под коронавирус стационарах или что-либо иное. Впрочем, к тому, как люди соотносят частные истории с информацией СМИ, мы еще вернемся.
Сейчас же обратим внимание на то, насколько ощутимо различается уровень доверия к телевидению как к источнику информации о коронавирусе в разных социально-демографических группах. Доверяют ему больше, чем иным источникам, 34% мужчин и 49% женщин. Еще сильнее контраст между возрастными когортами: такую позицию занимают 15% молодежи, 28% тех, кому от 31 до 45 лет, 44% 46–60-летних, 74% пожилых. Среди получивших лишь общее среднее образование – 54%, среди имеющих вузовские дипломы – 32%. Наконец, в Москве, иных мегаполисах и крупных городах доля выражающих телевидению максимальное доверие в вопросах пандемии составляет 32–35%, а в малых городах и селах – 48–50%. Общий тренд очевиден: доверие к телевидению как к источнику сведений о коронавирусе тем ниже, чем больше социальных ресурсов у той или иной группы.
В ходе опроса 23% респондентов заявили, что часто встречают информацию о коронавирусе, вызывающую у них недоверие, 29% – что такая информация встречается им редко, 21% – что не встречается вообще (утверждающим, что они не следят за подобной информацией, этот вопрос не задавался). Интересным и несколько неожиданным представляется здесь, скажем сразу, не то, что большинству респондентов подобная информация иногда встречается, а, напротив, то, что при нынешнем обилии и разнообразии циркулирующих в публичном пространстве сведений и мнений о пандемии, ее истоках, мерах борьбы с ней, перспективах и т. д. каждый пятый россиянин (или более четверти от числа хоть как-то следящих за такой информацией) воспринимает этот информационный поток, не испытывая, вроде бы, никаких сомнений в достоверности услышанного и прочитанного.
Людей не столь доверчивых попросили припомнить, какая именно информация о коронавирусе в последнее время вызывала у них недоверие. Отвечая на этот открытый вопрос, респонденты чаще всего выражают сомнения в достоверности статистических данных о заразившихся – эта претензия звучит в высказываниях 14% опрошенных (то есть примерно четверти от числа тех 52%, кто испытывает недоверие к какой-либо информации о коронавирусе и кому, соответственно, задавался вопрос). Причем одни «разоблачают» занижение данных о численности заболевших («диагнозы все в основном ставят «пневмония», статистика получается меньше», «власти скрывают число заболевших коронавирусом»), а другие – завышение данных («слишком высокая статистика по заболеваемости», «по поселку шла информация, что заболевших много, а оказалось, что ни одного»). Вдвое реже (7%) высказываются сомнения относительно статистики по смертности – и также обвинения в занижении данных «уравновешиваются» обвинениями в их завышении (с одной стороны – «к умершим от коронавируса причислили умерших от других болезней, неверная статистика по умершим», с другой – «занижают количество смертности в России»). Довольно часто называются недостоверными ковид-диссидентские гипотезы (5%): «что вируса не существует, игра властей», «пандемия – выдуманный факт для того, чтобы подорвать экономику», «то, что вируса нет нигде». Одни с недоверием относятся к версиям о естественном происхождении коронавируса («говорят, что он природный, я считаю, что он создан лабораторно»), другие – об искусственном («что вирус специально запустили, заразили людей», «Билл Гейтс запустил коронавирус», «Трамп разводит летучих мышей и заражает их»). Одни не доверяют реляциям о скорой разработке вакцины против коронавируса, другие – предостережениям антипрививочников, третьи – слухам о чипировании посредством вакцины. Некоторые считают, что паника искусственно нагнеталась, степень угрозы преувеличивалась («когда запугивали, что это чуть ли не чума», «что мы все умрем»), некоторые, напротив, – что опасность преуменьшалась («о том, что это несерьезная болезнь», «о безопасности вируса, что он не опаснее гриппа»). К числу сообщений, вызывающих недоверие, респонденты относят и реляции об успехах в борьбе с пандемией, а также о готовности медицинской инфраструктуры к ней, и рекомендации гигиенического свойства (в частности, как советы носить маски, так и советы этого не делать), и предостережения о второй волне пандемии, и сообщения о народных методах борьбы с коронавирусом («водка спасает и хлорка»), и об отдаленных последствиях болезни, и о надежности тестов.
При таком многообразии суждений, звучавших и звучащих в СМИ, в интернете и, надо полагать, в обыденных разговорах, кажется, повторим, несколько странным, что 21% опрошенных не сталкиваются, по их словам, с информацией, которая вызывала бы у них недоверие. Во многих случаях эти суждения диаметрально противоположны, и, вроде бы, человек, слышавший пару взаимоисключающих мнений (число жертв эпидемии преувеличивается/преуменьшается, коронавирус имеет природное/искусственное происхождение и т. д.), не может не испытать недоверие хотя бы к одному из них. А некоторые конспирологические гипотезы (например, о чипировании при помощи вакцины) должны делить публику на тех, кто отторгает их как заведомо неправдоподобные, фейковые, и тех, кто, принимая их всерьез, не может не испытывать недоверия едва ли не ко всем иным интерпретациям происходящего.
Стоит отметить, что респондентов, которым, по их словам, не попадается информация, вызывающая недоверие, втрое больше среди людей, ориентированных преимущественно на традиционные СМИ, чем среди интернет-ориентированных (33 и 11% соответственно). Что неудивительно: телеаудитория, как известно, и в целом характеризуется менее критическим восприятием информации, чем публика, предпочитающая интернет.
Особая доверчивость, судя по данным опроса, свойственна старшему поколению: если среди молодежи лишь 7% опрошенных не встречают информацию о коронавирусе, которая вызывала бы у них недоверие, среди людей «первого среднего» возраста – 14%, «второго среднего» – 19%, то среди тех, кому за 60, – 41%. Такое некритическое восприятие, заметим также, гораздо больше свойственно людям со средним материальным положением (среди них 27% не встречают «недостоверной» информации), чем считающим свое материальное положение хорошим или плохим (по 14%). С этим, впрочем, мы сталкиваемся регулярно: склонность ставить под сомнение информационный мейнстрим (и, в частности, сомневаться в достоверности сообщений СМИ) вообще чаще свойственна, с одной стороны, относительно состоятельным, а с другой – неимущим. Правда, по разным причинам.
И все же необходимо уточнить: когда респондент говорит, что ему не встречается информация о коронавирусе, которая вызывала бы у него недоверие, это еще не означает, что он на самом деле безоговорочно верит всему, что видит и слышит. Это означает лишь, что он поглощает сообщения о пандемии, не рефлексируя, не оценивая их качество – в силу недостатка компетенций, отсутствия навыка к критическому осмыслению информации, из-за уверенности в том, что проверить ее достоверность невозможно в принципе, или просто потому, что это ему неинтересно.
Такой – по-видимому, достаточно распространенный – подход к информации о коронавирусе демонстрируют некоторые из участников 12 интервью, проведенных одновременно с опросом для уточнения некоторых нюансов представлений о пандемии. Так, один из информантов, отвечая на вопрос о происхождении нового вируса, заявляет:
«Я не задумывался даже, честно сказать. Видел, что все грешат на китайцев, все грешат на американцев. Кто-то говорит, что она [болезнь] оттуда взялась, сама по себе. Не знаю. Честно говоря, мне это уже неинтересно, и всей правды мы все равно не узнаем». (Череповец, мужчина, 44 года)
Едва ли можно счесть этого информанта доверчивым, но, поскольку он явно не склонен дифференцировать попадающуюся ему информацию о коронавирусе по критерию достоверности, то и в массовом опросе он вполне мог бы заявить, что не встречает информации, вызывающей у него недоверие.
Другая информантка сначала твердо заявляет о полном доверии к любой встречающейся информации о коронавирусе.
«Интервьюер: Скажите, пожалуйста, информация, которая вам попадается о коронавирусе, – бывает так, что вы сомневаетесь в ней?
Информант: Нет.
Интервьюер: То есть все, что вы из официальных или неофициальных источников слышите, – вы доверяете этой информации, так?
Информант: Да». (Екатеринбург, женщина, 36 лет)
Казалось бы, куда уж определеннее. Но практически сразу после этого она приводит конкретный пример недостоверной информации: рассказывает, как официально опровергались и объявлялись фейком подтвердившиеся впоследствии сведения о том, что в одной из деревень ее региона часть жителей заболела коронавирусом. И сообщает даже в какой-то момент, что в целом доверяет официальной информации меньше, чем неофициальной. При этом она критикует региональные власти за недооценку опасностей, связанных с пандемией («Люди-то мрут как мухи! А кто переболел, у них побочные эффекты на всю жизнь»). Понятно, что все это входит в противоречие с декларативной «доверчивостью», хотя и неясно, объясняется это противоречие просто лукавством либо «лоялистским рефлексом» информантки или у него есть более глубокие корни.
Наконец, стоит привести показательную реплику еще одной информантки, довольно скептически оценивающей надежность интернета как источника информации о коронавирусе, но склонной, по ее словам, доверять федеральным каналам ТВ.
«Интервьюер: А почему вы именно им [федеральным каналам] доверяете? То есть, ну, с чем связано такое доверие?
Информант: Ну, просто считаю, что если канал серьезный, федеральный, то вполне возможно, что хотя бы 70% того, что он вещает, может быть правдой». (Липецк, женщина, 34 года)
«Вполне возможно… хотя бы 70%... может быть правдой». Это робкое допущение свидетельствует не о доверчивости, а о готовности несколько «приглушить» – применительно к информации о пандемии – институциональное недоверие, характерное, как известно, для российского массового сознания.
Нет, определенно нельзя понимать ответы тех участников массового опроса, которые, по их словам, не встречают вызывающей недоверие информации о коронавирусе (21%), слишком буквально: они в большинстве случаев отнюдь не считают все попадающиеся им сведения о пандемии истинными, но просто, по разным причинам, не берутся маркировать те или иные сообщения как заведомо ложные.
Что же касается источников, где, по мнению респондентов, чаще всего встречается недостоверная – или, по крайней мере, вызывающая у них сомнения – информация, то тут «лидирует» телевидение (его упоминают 24% опрошенных), но с не слишком большим отрывом: соцсети и каналы в мессенджерах упоминают 19% респондентов, газеты и новостные сайты в интернете – 15%, знакомых и родственников – 14%.
Приводя примеры сомнительной информации о коронавирусе (в ответах на открытый вопрос), респонденты, как мы видим, чаще всего говорят о статистических данных относительно заразившихся. Скорее всего, это вызвано тем, что именно такая статистика привлекает наибольшее внимание, а соответствующие данные ежедневно публикуются в СМИ. В ходе опроса респондентов отдельно спросили, доверяют ли они этой статистике. Доверяют 30%, тогда как 33% полагают, что в реальности заразившихся больше, а 18% – что меньше. Вопрос не задавался тем, кто считает, что коронавируса вообще не существует, что это выдумка (таковых 12%).
Максимальный уровень доверия к официальной информации демонстрируют пожилые граждане (50% среди тех, кому за 60, при 14% в младшей возрастной когорте). Разумеется, те, для кого основным источником информации является телевидение, доверяют статистике гораздо чаще, чем интернет-ориентированные (44 и 17% соответственно).
Интересны доводы полагающих, что в реальности заболевших больше либо меньше, чем в официальной статистике (и тем и другим были заданы соответствующие открытые вопросы). Полагающие, что заболевших больше, чаще всего говорят, что обследована сравнительно малая доля граждан («большое количество необследованных», «мало проводится тестов», «80% не прошли обследование, так как нет возможности» – 7%, то есть почти пятая часть считающих, что статистика «недооценивает» масштаб эпидемии). Две почти столь же распространенные версии – массовый отказ от обращения к медикам («занимаются самолечением люди», «многие скрывают заболевание, боятся, что их изолируют» – 6%) и распространенность случаев, когда болезнь не фиксируется, потому что протекает бессимптомно либо в легкой форме («вроде бы, много кто переболел, но бессимптомно», «в легкой форме переносят», «заразился, но он не знает, что заразился» – 5%). То есть наиболее распространенные версии, отметим это, связаны с объективными факторами, препятствующими адекватному подсчету числа заболевших, а не с претензиями по поводу целенаправленного искажения картины. Такие претензии тоже звучат, но заметно реже: 3% опрошенных говорят, что власти сознательно умалчивают об истинных масштабах эпидемии («заинтересованность власти – показать меньше заболевших», «наши власти всегда скрывают правду», «политический умысел»), еще столько же – что заболевшим ставят другие диагнозы («запрещают говорить медикам про коронавирус и сваливают на воспаление легких», «симптомы есть, но коронавирус не ставят»), 2% – что масштабы эпидемии занижаются, дабы избежать паники («правительство не хочет панику поднимать», «выгоднее скрывать, чтоб не поднимать паники», «мне кажется, для того, чтобы успокоить нас, народ»).
Кроме того, 3% опрошенных ссылаются на ситуацию в своих городах и селах либо сообщают, что знают многих заболевших, 2% апеллируют к рассказам знакомых медиков. Некоторые говорят о несовершенстве тестов (2%).
В аргументации тех, кто считает, что заболевших в действительности меньше, «обвинительный уклон» выражен сильнее, причем претензия обращена не столько к властям, сколько к медицинскому сообществу. Самый распространенный тезис: врачи злоупотребляют диагнозом «коронавирус» ради причитающихся доплат («есть случаи у знакомых, где им за деньги предложили записать, что они заболели коронавирусом», «приписывают, чтобы получать выплаты в малых населенных пунктах», «бабуля умерла от старости, а ей приписали коронавирус» – 7%). Значительно реже люди говорят, что власти преувеличивают масштабы эпидемии в своих интересах, но при этом сколько-нибудь внятных предположений о том, почему это могло бы быть им выгодно, не звучит («СМИ озвучивают то, что скажет государство», «это политический вопрос», «нашим верить нельзя» и т. д. – 2%). И еще 3% опрошенных ссылаются на собственный опыт – вокруг них случаев коронавируса не зафиксировано. Прочие доводы звучат совсем редко.
Полагающие, что заразившихся в реальности больше, чем сообщает официальная статистика, как нетрудно заметить, частично апеллируют к общеизвестным и бесспорным фактам (выборочность тестирования, самолечение и т. д.). В целом их аргументы звучат более рационально, нежели доводы считающих, что на деле заболевших меньше. И неслучайно среди обладателей высшего образования первых вчетверо больше, чем вторых (45% против 11%), тогда как среди окончивших лишь среднюю школу эти группы довольно близки по численности (26 и 20% соответственно), равно как и среди имеющих среднее специальное образование (27 и 23%). Иначе говоря, люди с высшим образованием склонны считать пандемию более масштабной, нежели менее образованные.
Но особый интерес представляет тот факт, что респонденты, знающие кого-то, кто переболел коронавирусом (а таковых, как мы уже упоминали, 35%), гораздо чаще прочих убеждены в занижении данных официальной статистикой: такое мнение в данной группе разделяет большинство, 56%, тогда как среди тех, у кого подобных знакомых нет, – только 25%.
Мы уже видели, что апелляции к собственному кругу знакомств занимают заметное место в аргументации респондентов, не доверяющих официальной статистике. Но в интервью, где диалог течет свободнее, чем в рамках формализованного опроса, выясняется, что почти для всех информантов именно этот критерий является определяющим, именно по наличию либо отсутствию переболевших знакомых люди склонны делать вывод о масштабе эпидемии, а иногда даже о самом существовании коронавируса.
Вот совершенно типичный диалог.
«Интервьюер: Скажите, а в целом вы верите в существование коронавируса?
Информант: Да, скорее да.
Интервьюер: Почему вам кажется, что он реален?
Информант: Ну, потому что есть знакомые, которые заболели, которые лежали в больнице, так что да.
Интервьюер: А если бы, например, никто из ваших знакомых не заболел, вы бы верили или нет?
Информант: А возможно и нет». (Липецк, женщина, 34 года)
А немного позже в этой же беседе выясняется, что примерно половина знакомых информантки не верят в существование коронавируса, и на вопрос, с чем связано такое неверие, она отвечает однозначно: «Никто не заболел из родственников, из знакомых [у этих людей], нет никаких примеров, поэтому люди не верят».
Абсолютно по той же схеме идет другое интервью.
«Интервьюер: А в целом вы верите в коронавирус?
Информант: Да, вы знаете, да, потому что у нас тут случаи такие, что летальный исход у знакомых...
Интервьюер: То есть вы считаете реальным существование коронавируса, потому что вот…
Информант: Считаем, да, когда коснулось, что знакомые, друзья там, заболела, имею в виду».
И чуть позже в том же интервью возникает вопрос о людях, не верящих в существование коронавируса.
«Информант: Ну, у нас были такие, пока не коснулось, не верила все женщина. Потом вот умерла сестра – и стала верить.
Интервьюер: Ну, то есть получается, что таким людям надо именно, чтобы коснулось кого-то из знакомых, близких?
Информант: Да-да, вот коснулось непосредственно». (Курская область, женщина, 61 год)
Точно так же житель Подмосковья, основательно погруженный в информационный поток по проблематике коронавируса, обстоятельно обсуждающий вопросы о достоверности информации, помнящий, что говорили Елена Малышева и Александр Мясников о коронавирусе три месяца назад, и сравнивающий это с тем, что они говорят сейчас, знающий основные конспирологические теории о пандемии и т. д., на вопрос о том, верит ли он в эпидемию коронавируса, отвечает просто: «Почему я в это верю? У меня знакомый помер от нее», а наличие ковид-диссидентов объясняет кратко: «Потому что это их не коснулось пока». (Московская область, мужчина, 53 года)
Как бы подтверждая эти предположения, информанты, не верящие в коронавирус, объясняют свою позицию именно тем, что они лично не встречались со случаями заболевания.
«Ну а как? Как говорится, пока не увижу своими глазами, не поверю». (Республика Башкортостан, мужчина, 27 лет)
«Я не верю, пока я сам не вижу. Меня жизнь научила: только своим глазам. То, что я увижу, – я поверю». (Тюменская область, мужчина, 41 год)
«Как можно верить тому, что придумано? Все говорят: «Коронавирус», «Умерла куча человек». У меня много родственников, и у кого ни спросишь – все слышат об этом вирусе, но никто не видел ни больных, ни умерших. Ни у кого из их окружения. Их нет просто». (Краснодар, женщина, 38 лет)
Один из информантов, рефлексируя по этому поводу, утверждает, что дефицит информации о коронавирусе, передающейся по сарафанному радио, свидетельствует о сравнительно скромных масштабах эпидемии.
«Все равно, [если] народу столько заболело – должно все равно быть, пусть на уровне слухов: где-то рассказывают, пересказывают, <…> кто, где, чем лечат, кто лежит, чего, как. Все равно интересно, если у тебя друг пришел, заболел – и что, как? Рассказывает вторым, третьим, пятым, десятым – все равно, сарафанное радио. А такого нет». (Вологодская область, мужчина, 44 года)
Развивая эту мысль, информант довольно оптимистично оценивает ситуацию с коронавирусом исключительно на том основании, что в его обширном круге общения в Вологде и Череповце лишь у нескольких человек было подозрение на коронавирус. Причем любопытно, что он же, ссылаясь на заведующую клиникой, свою родственницу, рассказывает, что медикам «просто запретили тесты на коронавирус, <…> чтобы не было удручающих показателей». И он безоговорочно верит этой информации, также полученной по сарафанному радио. Однако «статистика» личных наблюдений все равно оказывается для него более значимой и предопределяет относительный оптимизм.
Похоже, скептическое отношение весьма значительной части россиян к официальной информации о коронавирусе обусловлено сочетанием «общечеловеческой» неспособности «мыслить статистически», описанной в бестселлере Даниэля Канемана1, и дефицита институционального доверия, свойственного отечественной политической культуре. Однако, как это ни парадоксально, такой скептицизм не мешает большинству наших сограждан верить в «русское чудо» – крайне низкий в сравнении с мировыми показателями уровень смертности от коронавируса в России. Этому будет посвящен отдельный материал.
________________
Источники данных