Александра Архипова: «Никакие запреты слухов не приведут к их исчезновению»

Что такое фейк? И чем он отличается от слуха? 

Александра Архипова: Слово «фейк» сейчас очень распространено. И, как и слово «мем», обозначает абсолютно все. Только если мем – это все смешное, то фейк – все негативное, неправильное, лживое. Например, подруга рассказала вам, что, по словам ее мамы, в магазинах нет гречки, и предположила, что, возможно, продукты подорожают и повторится весенний карантин. Это слух, то есть информация, которая распространяется через неформальные каналы коммуникации и претендует на достоверность. Совсем по-другому эта информация будет преподнесена в СМИ: «Шокирующая новость! По словам информантов, Москву закрывают на карантин! Гречка исчезла». Это уже фейк, то есть текст, имитирующий новостное сообщение. Фейки и слухи – это вещи разного регистра. Мы в своих исследованиях предпочитаем использовать термин believe narrative (информация, в достоверности которой люди уверены настолько, что начинают ее распространять). 

Можно ли, как у эпидемиологов, найти исходную единицу, конкретного человека, ставшего автором слуха? 

Александра Архипова: Мы можем поставить простой эксперимент. Я могу придумать специально сотню слухов и фейков, но они не будут распространяться. Передача информации – это всегда цепочечная структура.  Можно, конечно, искать автора, кто начал цепочку. Но зачем? Во многих случаях это не имеет никакого значения. Причина первичного возникновения слуха может быть любой: от коммерческой выгоды до попытки манипуляции или даже элементарной ошибки. Например, группа подростков из нищего македонского города начала сочинять фейковые новости для повышения кликабельности своего сайта во время предыдущих выборов в США в 2016 году. Эти новости позволили им заработать. Или причиной может стать пранк (в пер. с англ. «проказа, выходка, шалость, розыгрыш, шутка»). Один мальчик решил подшутить над своей мамой, когда произошел теракт в Керчи. Он взял фотографию какого-то накачанного мужика, написал, что это героический учитель физкультуры, который закрыл собой школьников во время теракта, и показал маме. Мама всплакнула, выставила эту фотографию в соцсети – и она разлетелась по Сети. Ключевой вопрос: почему именно эта фотография начала распространяться, дополняться подробностями или даже видоизменяться?  

Так, один из текстов, набравших во время пандемии больше 100 тысяч репостов за неделю, был выдан за стихотворение Александра Пушкина, якобы написанное им в 1827 году: «Позвольте, жители страны,//  В часы душевного мученья // Поздравить вас из заточенья // С великим праздником весны! // Все утрясется, все пройдет, // Уйдут печали и тревоги…»

Это стихотворение быстро распространилось по социальным сетям, дополнилось рассказами о том, что Пушкин, написал его, сидя в карантине в Болдино. И никого не смущает, что в карантине в Болдино он сидел в 1830 году, а не в 1827-м. Это стихотворение начали изучать на уроках литературы, а депутаты – цитировать. А написал это стихотворение, согласно исследованию Ильи Бера, казахстанский блогер Урри Грим в честь праздника весны, который отмечали 27 марта 2020 года. Одна из его читательниц, восхитившись текстом, радостно послала его в чат для своих одногруппников и в качестве шутки подписала «А. С. Пушкин, 1827 год». Ее одногруппники стихотворение оценили, дополнили комментариями о том, что Пушкин выжил, а значит, все выживут, и распространили по своим знакомым. Вот как работает простая цепочечная структура. При этом на каждом этапе передачи информации причина того, почему человек переслал сообщение, была своя. Другой вопрос: почему именно этот текст набрал больше 100 тысяч репостов? Потому что есть цензура коллектива, которая пропускает только то, что ему сейчас надо. А в тот момент всем было нужно что-то позитивное, рассказывающее о том, что мы успешно пройдем все испытания. Да и еще со ссылкой на сверхавторитетного человека. 

То есть, когда начинается распространение тех или иных слухов, можно говорить о том, что людям чего-то не хватает – уверенности или понимания происходящих процессов, например. Как ситуация развивалась весной? По ощущениям, слухов было очень много.  

Александра Архипова: Исследователи слухов и фейков проводили психологические эксперименты, которые подтвердили, что в ситуации стресса, потери внутреннего контроля и неопределенности люди более склонны распространять подобного рода информацию. Полевые исследования социологов в зонах гражданских конфликтов на Филиппинах и в Таиланде показали, что слухи лучше распространяются там, где есть политическая нестабильность. И чем сильнее ощущение, что конфликт не может быть разрешен, тем выше восприимчивость людей к слухам. Соответственно, легко предположить, что слухи распространяются, когда наступают моменты наибольшего страха. Например, страха перед заражением неизвестным вирусом. 

В феврале и марте накапливалась неопределенность. Такие ситуации я называю «Бежать нельзя остаться». Европейские страны закрывали границы на въезд, люди меняли планы, начались дискуссии о том, этично ли ходить на работу, нужно ли отменять публичные выступления. Власти ничего не разъясняли, а в мессенджерах шел интенсивный обмен свежими новостями, советами и правилами поведения. Пересылка таких сообщений – это возможность возврата контроля над ситуацией в период хаоса. Но как только 25 марта президент страны Владимир Путин объявил о нерабочих днях, количество передаваемых в Сети слухов стремительно начало снижаться. Появилась определенность: карантин и четкая инструкция к нему. Это вдохновляющий результат исследования, когда хорошо известные гипотезы подтверждаются количественно.

Тогда должен был произойти всплеск активности слухов в сентябре, в условиях ожидания второй волны коронавируса.

Александра Архипова: Да, несомненно. Причем было две тенденции. В Москве и Петербурге активно репостились слухи, направленные на отказ от ношения масок, соблюдения карантина и введения дистанционного образования. В то же время в Сибири, на Урале, в Поволжье картина была иной. Жители этих территорий благодаря сарафанному радио узнавали, что на медицину как на институт надеяться нельзя. Именно там распространился новый псевдомедицинский совет (270 тысяч репостов на конец сентября, что является абсолютным рекордом для второй волны). Его суть сводится к тому, что если «есть много щелочной пищи» и регулярно сидеть на солнышке по 15 минут, то коронавирусом не заразишься. Такое прямое заимствование из советов Юры Климова из Уханя.

Отличаются ли тексты, распространяемые в Рунете, от тех, что присутствуют в англоязычном сегменте Интернета? И если отличаются, то чем?

Александра Архипова: Ключевым отличием сообщений в Рунете является наличие инсайдера, человека, который находится внутри ситуации. Например, в феврале в Китае стали активно распространяться тексты с псевдомедицинскими советами о необходимости пить горячую воду, заваривать имбирь, делать дыхательный тест на ковид. 

Эти советы – в духе медицинской энциклопедии для бедных. Они содержат основные сведения о коронавирусе, преимущественно неверные, но позволяют быстро проверить, болен ты или нет, и тем самым снизить тревожность. В какой-то момент кто-то объединил эти советы в единый пост и написал, что якобы они были получены от кузена по матери, который работает в госпитале в Ухане. И это сообщение начало распространяться по миру. Один из самых ранних его переводов – от 27 февраля – содержал огромное количество несвязанных фраз, например «иди под солнцем», «постарайся не пить лед» и др. Несколько позднее текст отредактировали, автором назвали несуществующего Юру Климова, работающего в госпитале в Ухане. Однако этот же текст в английской версии распространился под заголовками «Советы Университета Джонса Хопкинса» и «Советы Университета Станфорда». Получается, что в американском варианте эти советы приписываются некоему авторитетному источнику.

Другой пример – видеосообщение от Полины Головушкиной. Полина – реальный человек, живет в Италии. В марте она крайне эмоционально комментировала ситуацию в этой стране: «Сидим по домам, морги и стадионы переполнены, нередко остаемся без еды, с огромным страхом доходим до ближайшего магазина и быстро возвращаемся домой». Такой сильный, эмоционально насыщенный текст начали распространять в России с огромной скоростью после 25 марта, то есть после введения режима нерабочих дней. То есть для убеждения окружающих в необходимости соблюдения карантина люди использовали не выступление Владимира Путина, а сообщение Полины Головушкиной, инсайдера, женщины, живущей в Италии, такой же, как все. Апофеоз наступил, когда это сообщение в своей проповеди пересказал патриарх Кирилл, который к тому же добавил, что узнал это от одной православной женщины из Италии.

Можно ли было сделать так, что подобные тексты не распространялись?

Александра Архипова: Конечно, появление слуха является показателем недоверия к официальным источникам информации. Это его важное свойство. В ситуации, когда люди чувствуют, что их права угнетают, на них оказывают давление, принуждают к чему-то, они начинают активно распространять огромное количество информации, при этом абсолютно неважно, верят ли они ей или нет. Сейчас появился огромный массив антивакцинных текстов. И человек, который не собирается делать прививку, охотно расскажет про то, что через российскую вакцину всех будут чипировать.

Также важно отметить, что, когда появляется новая информация, особенно непонятная, сложная, у человека срабатывает «подушка безопасности», которая начинает адаптировать ее к реальности, иногда так сильно, что полностью меняет ее смысл. 

А как нужно было бы выстраивать информационную кампанию в России, чтобы повысить доверие к официальным данным?

Александра Архипова: Что происходит в последнее время? Обществу посылается double bind (двойное послание). С одной стороны, через значимых макроинфлюенсеров утверждается, что ничего страшного нет, что Москву и другие города не закроют на карантин, не надо паниковать. С другой стороны, вводится система штрафов, все более жесткой становится система соблюдения правил безопасности, идет принуждение к ношению масок, представители власти разговаривают с людьми на языке угроз. В Благовещенске появилась «чудесная» социальная реклама: «Не нравится маска – твоим близким понравится кутья». Пока существует такой double bind, невозможно ставить задачу повышения доверия со стороны населения.  

И более того, никакие запреты слухов не приведут к их исчезновению. Наша нынешняя правоприменительная политика по созданию законов против слухов и фейков – это повтор азиатского пути, что бессмысленно. В Кодексе об административных правонарушениях есть статья 15.13 «Наказание за распространение заведомо недостоверной информации», подобная статья есть и в Уголовном кодексе – 207-я. В них везде стоит слово «заведомо», то есть нужно доказать, что человек «заведомо» знал, что эта информация недостоверна. Как правило, доказательную базу не собирают, просто получают признание или выписывают штраф. С марта по август этого года было 203 случая реагирования на слухи с помощью этих двух статей в целом по стране. Значимое количество. 

Я считаю, что, во-первых, адекватные люди должны разъяснять ситуацию в стране, комментировать карту заражений, объяснять причины локальных вспышек заболеваний. Во-вторых, должны быть прокомментированы истории с поддельной статистикой. Иначе возникают базовое общественное недоверие и уверенность, что «власти все скрывают».

Как вы фильтруете информацию? Как вы ее дифференцируете и определяете, что является слухом, а что фейком?

Александра Архипова: Я пытаюсь информацию верифицировать. Как правило, чтобы проверить сообщение, достаточно забить в поисковик ключевые слова из него. Также хорошим способом проверки является набор ключевых слов по-английски, вместе со словом «фейк» или со словом rumor («слух»). Как правило, процентов 70 всех слухов о коронавирусе – переводные. Кроме того, при получении любой информации надо сделать паузу минут на 10. Перечитать, подумать и попытаться проверить, а не нажимать сразу кнопочку «репост».