• к-Темы
  • 10.08.20

Анна Данилова: «Если иммунитет устойчивый, то человеку ничего не страшно»

Сотрудник ФОМ – о своей работе врачом-добровольцем в Московском клиническом центре инфекционных болезней «Вороновское»

qr-code
Анна Данилова: «Если иммунитет устойчивый, то человеку ничего не страшно»

Главный специалист отдела информационных продуктов ФОМ Анна Данилова окончила Московский институт электронного машиностроения по специальности «Инженер-математик». В компании работает с 1991 года, занимается версткой информационных продуктов. В 2003 году поступила на второе высшее в Российский национальный исследовательский медицинский университет имени Н. И. Пирогова, а в 2009 году пошла в ординатуру и получила сертификат «Организация здоровья и здравоохранения».

На двух работах

Я хотела получить второе высшее, но в ФОМ всегда было много работы, и у меня на учебу не оставалось времени. В 2002–2003 годах я готовила старшего сына в институт, поднаторела в физике и математике и решила поступить в университет. Сын попал в педагогический, а я – в медицинский. Мне тогда хотелось заниматься гнойной хирургией, но, простояв четыре часа на операции, я поняла, что моя спина такого не выдержит. В итоге в качестве специализации я выбрала педиатрию.

Во время учебы я много стажировалась и работала чисто для себя. Хотела понять, стоит ли менять работу и хочу ли я посвятить свою жизнь медицине. Тогда мое здоровье и энергия позволяли совмещать работу со стажировками. Я могла отправиться в больницу после рабочего дня в Фонде. Или же, наоборот, приехать в госпиталь рано утром, а к десяти утра вернуться в ФОМ и сделать атлас по георейтингу. Сейчас такой график я бы точно не потянула. 

Я работала в Российской детской клинической больнице имени Н. И. Пирогова, потом – в хирургическом отделении больницы № 31. Была в больнице № 57, смотрела на детишек. Еще в роддоме работала, там было очень тяжело, потому что часто рождались младенцы с патологиями, несовместимыми с жизнью, которых нельзя было спасти. Это были дети алкоголиков и наркоманов. И постоянно приходили бешеные родители, чуть ли не с пистолетами кидались на врачей и говорили, мол, если нашего ребенка не вылечите, мы всю больницу ликвидируем.

Еще я отработала полгода в поликлинике и поняла, что ответственность за лечение детей не готова взять, потому что слишком поздно начала учиться. Надо было в десять лет сказать: «Я педиатр» – и учиться этой непростой науке, потому что в работе с детьми есть много особенностей и нюансов. Например, рождается младенец, его кладут на пеленку, и по кристалликам, оставшимся на пеленке, можно сразу понять, какие у малыша сопутствующие заболевания. Я решила, что не готова быть педиатром. Другие, конечно, шли работать, например, мои однокурсницы-двоечницы до сих пор принимают детей в поликлиниках. 

Тогда меня сам ректор убеждал идти в Минздрав, потому что я была старше остальных лет на десять. Говорил, мол, уже нечего делать в поликлиниках, и отправил меня на стажировку в Минздрав. В итоге я пошла в ординатуру и получила сертификат об организации здоровья и здравоохранения. После ординатуры продолжила стажироваться в Минздраве, но, оказалось, там сидят ленивые и безответственные люди. Я ушла оттуда и сосредоточилась на работе в ФОМ.

Врачи увлечены ковидом

В начале марта я была в Италии, ходила по Флоренции. На улицах никого не было, а все вокруг говорили, что больницы еле справляются и повсюду лежат трупы. Когда вернулась в Москву, мне сказали, что Коммунарка переполнена, и там в ряд стоят 50 скорых. Я специально поехала туда, но ничего такого не увидела, наоборот, больница казалась полупустой. Тогда мне захотелось понять, преувеличен ли масштаб распространения коронавируса, и посмотреть на весь процесс изнутри. 

В разгар пандемии призывали всех, у кого есть медицинское образование. Мне позвонили и сказали, что требуются лаборанты, за это были готовы платить 280 000 рублей в месяц. Работать нужно было с восьми утра до восьми вечера с одним выходным в неделю. Но я отказалась, потому что у меня нет сертификата лаборанта и столько времени. Потом мне предложили пойти в инфекционный центр в Вороново работать врачом-добровольцем, и я согласилась.

Минздрав постоянно выпускает новые протоколы лечения пациентов с подтвержденной коронавирусной инфекцией. Вся терапия симптоматическая: аскорбинка, витамины, антибиотики. В основном лекарства направлены на то, чтобы сбить температуру и помочь больным дышать. Моя задача была – читать карты и проверять, соответствуют ли назначения врачей протоколам Минздрава. Я смотрела, сколько пациентов лежали в реанимации, сколько под ИВЛ, сколько без ИВЛ. Какой уровень С-реактивного белка, каков уровень насыщения крови кислородом, уровень лейкоцитов. Читала, какие антибиотики прописали. Вначале все пробовали разные препараты и только потом сошлись на нескольких антибиотиках, при которых лучше всего восстанавливаются пациенты.

В каждой больнице есть алгоритм лекарственной терапии при пневмонии с подтвержденным ковидом, но везде ищут дополнительные методы лечения. В одних местах при тяжелой форме заболевания прописывают «Тоцилизумаб», который является иммунодепрессантом и назначается при артритах. В других – при среднетяжелых формах заболевания, когда пневмония сопровождается дыхательной недостаточностью, назначают противомалярийные препараты «Гидроксихлорохин» или «Мефлохин». Но они кардиотоксичны, поэтому людям, которые страдают хронической сердечной недостаточностью, эти лекарства противопоказаны. Еще иногда применяют «Лопинавир» – препарат для лечения и профилактики ВИЧ. Мне по-прежнему непонятно, какие из этих лекарств реально работают против ковида. Одни пациенты поправляются уже через неделю, а другие болеют не менее трех недель.

Главная проблема – врачи сильно увлечены ковидом и часто забывают, что надо опрашивать больных на предмет сопутствующих болезней. Например, назначают КТ с контрастом, при заболеваниях, при которых эта процедура противопоказана.

Не понимаешь, выживет ли пациент

Самое сложное в «красной» зоне – духота и жара. Костюмы не дышат – кажется, будто находишься в сауне. Кислорода не хватает, и при первой возможности бежишь подышать к окну. Сидеть негде, воды тоже выпить не можешь, очки натирают. Первое время врачи выходили из «красной» зоны с кровавыми следами на переносице, а потом наш сообразительный народ придумал заклеивать нос пластырем.

На самом деле эти вещи тревожат только первый час, вскоре о них забываешь и привыкаешь к тому, что постоянно ходишь мокрая как мышь. Становится не до этого из-за колоссальных нагрузок, к тому же сильно давит ощущение, что в любую минуту кто-то может умереть. Перед тобой лежат люди с температурой 39.5, они кашляют, задыхаются, им ничего не помогает: ни обтирания, ни переворачивания. Я видела много врачей, которые начинали паниковать, в основном это были молодые люди 25–30 лет. Думаю, надо быть сильным человеком, чтобы работать в коронавирусном стационаре.

В реанимации часто не понимаешь, выживет ли пациент, помогает ли лечение. Обычно как все происходит: лежит человек с инфарктом, и есть четкое понимание, что надо делать. Назначаешь препараты, колешь уколы, и вскоре состояние больного либо улучшается, либо ухудшается. А в коронавирусном стационаре ничего не ясно. 

Врачам сидеть некогда, приходится постоянно крутиться: одного уводишь, второго приводишь. Еще надо делать много процедур, а не всегда есть хорошие специалисты. Например, существует аппарат ЭКМО (экстракорпоральная мембранная оксигинация), через него пропускают кровь для обогащения кислородом. Но во время пандемии выяснилось, что людей, умеющих работать с ЭКМО, очень мало.

Медсестрам нужно отдать намного больше почестей, чем врачам. Например, всем пациентам капают аскорбинку на физрастворе четыре раза в день. И медсестры открывают по триста ампул с аскорбиновой кислотой, а потом еще час тратят на то, чтобы набрать витамины в шприцы, добавить в физраствор и развести по пациентам. Я открыла всего 10–20 ампул, но мне уже показалось, что на пальце появилась мозоль.

После нескольких часов в реанимации я выходила на улицу, а там толпы людей без масок – первые две минуты ощущала шок, а потом начинала этих людей ненавидеть.

Говорить с пациентами о жизни и любви

В больнице часто встречаются пациенты с хронической почечной недостаточностью. В таких случаях врачи начинают лечить не только ковид, но и почки: почему бы и нет, раз человек уже в стационаре. Еще много заболевших с избыточной массой тела, с ними сложно, потому что они не могут долго лежать на животе. А в реанимации надо лежать именно в таком положении, это способствует равномерному перераспределению крови и жидкости в легких, препятствуя развитию вирусной пневмонии и прогрессированию интерстициального отека (когда кровь застаивается в малом кругу кровообращения).

В стационаре приходилось много общаться с больными: полчаса стояла с пациентами, говорила с ними о жизни или о любви, им это нужно. Утешала, уверяла, что все будет хорошо: «Еще недельку полежите и вылечитесь». Пациенты в реанимации веселые. Был мужчина лет сорока, он целыми днями чесал бороду и просил, чтобы его подстригли: «У меня бороды никогда не было, все чешется, приведите парикмахера». Врач ему в ответ: «Не могу, мы сами обросшие, парикмахерские закрыты». И вот мужчина на соседней койке оказался парикмахером и предложил всех побрить.

Хотя встречаются и сложные пациенты, которые еле говорят и зовут на помощь. В больницах, где я работаю, было два человека, которые не выжили. У одного был сахарный диабет, а у другого в анамнезе – два инфаркта и хроническая болезнь легких. Его лечили от ковида, а когда повысилась температура, организм не выдержал. 

Если иммунитет устойчивый, то ковид не страшен

Считаю, что в отношении вируса информация преувеличена. В больницах всем ставят коронавирус, на первых порах даже пациентам с инсультом писали диагноз COVID-19. Видно, в начале пандемии хотели показать, что заболело большое число людей, которые потом быстро вылечились.

К тому же специфической диагностики вируса нет, специфического лечения тоже нет. Еще во время лечения не всегда учитываются индивидуальные реакции организма больного на препарат. Например, возьмем статины – препараты, понижающие уровень холестерина в крови. У одних больных они быстро выводятся и не успевают подавить выработку холестерина, а у других, накапливаясь в организме, начинают разрушать мышцы и клетки печени. А доза этих препаратов для всех больных была одна и та же. Почему же одного статины лечат, другого – калечат? Вот и с ковидом та же ситуация: кому-то помогло, а кому-то нет.

Я не боюсь ковида: если приводить статистику по пневмонии и гепатитам, то цифры переплюнут коронавирус. По улице хожу без маски и перчаток. Каждый раз надевать их – бессмысленно, тем более, их надо менять каждые два часа. К тому же в средствах индивидуальной защиты трудно следить за собой: снимая перчатки, можно случайно дотронуться до внешней «грязной» стороны, а потом все равно почесать нос. 

Когда я начала работать в «красной» зоне, то не прекратила общение с близкими, более того, встречалась с ними без масок и перчаток. У старшего сына, видимо, устойчивый иммунитет, а младший учится в медицинском институте, и его недавно тоже призвали на практику в стационар.

Я знаю людей, которые честно соблюдали самоизоляцию. Знакомые два месяца сидели дома, курьеры привозили им еду, а они все равно заболели ковидом. Думаю, все зависит от иммунитета: если устойчивый, то человеку ничего не страшно. 

Врачи лечат не болезнь, а человека с его болезнями (Гиппократ)

Сейчас народ друг от друга шарахается, все озлоблены. Особенно это ощущается в магазинах: однажды чужую тележку немного подвинула, так бабушка меня чуть не убила за то, что я трогаю ее вещи без перчаток. Но злоба пройдет, все успокоятся, хотя последствия ковида мы будем ощущать еще долго, потому что многие остались без работы.

Я благодарна коронавирусу за то, что люди научились мыть руки. Еще надеюсь, что все начнут чаще посещать врачей, сдавать кровь на анализы и есть меньше жирного. Наш народ не любит ходить в больницы: пока раковая опухоль не вырастет до четвертой стадии, никто с места не сдвигается. А я всем знакомым говорю: «Минимум раз в год обязательно делайте флюорографию и сдавайте общий анализ крови, потому что по биохимии можно диагностировать практически любое заболевание». Вдруг АЛТ повысился или билирубин, или С-реактивный белок зашкаливает, а это показатель, что в крови сидит вирус.

В медицинском сообществе ничего радикально не поменялось. Мы надели чернобыльские костюмы, разделили зоны на грязные и чистые, поменяли схемы лечения, но осталось главное – врачи лечат не болезнь, а больного.

Если я заболею, не лечите меня по стандарту. Стандарты нужны врачам, которые не хотят думать или которым нечем думать.

Мария Перминова

Поделитесь публикацией

  • 0
  • 0
© 2024 ФОМ