Бедность и пандемия

Пандемия частично парализовала экономическую жизнь и негативно сказалась на материальном положении многих россиян. Об этом написано и сказано немало. Но есть у этой проблемы и оборотная сторона: как выясняется, различия в материальном положении влияют на то, как люди воспринимают информацию о пандемии и как ведут себя в сложной эпидемиологической ситуации.    

Респонденты, участвующие в мониторинге (к-Зонд), оценивают свое материальное положение по «школьной», пятибалльной шкале. С 14 по 20 мая 1% опрошенных назвали его «очень хорошим», 12% – «хорошим», 58% – «средним», 19% – «плохим», 9% – «очень плохим», причем на протяжении мониторинга распределение ответов респондентов на данный вопрос практически не меняется.   

Сравнивая суждения людей с разным материальным положением, мы будем полагаться именно на эти субъективные оценки. Это вполне оправданно, и не только потому, что, как показывают многолетние наблюдения, такие оценки неизменно сильно коррелируют с данными о доходах и покупательной способности респондентов. Дело еще и в том, что «объективное» ранжирование, допустим, по уровню дохода на самом деле менее пригодно для выделения групп с разным материальным положением – хотя бы уже потому, что, помещая в один кластер людей с одинаковыми заработками, такое ранжирование игнорирует огромные различия и по покупательной способности, и по социальному «весу» этого дохода у людей, живущих в разных регионах. А ведь доход, весьма высокий по меркам, например, Калмыкии или Курганской области, может оказаться более чем скромным для Ямало-Ненецкого округа или Москвы. «Субъективные» оценки этого недостатка лишены.  

И еще одно предварительное замечание. Анализ данных мониторинга показывает, что группа граждан, довольных своим материальным положением, отвечает на вопросы о пандемии, за редкими исключениями, примерно так же, как люди, оценивающие свое положение как среднее (то есть как большинство). А вот те, кто считает свое материальное положение плохим, и в особенности – очень плохим (будем далее называть первых бедными, а вторых – очень бедными либо беднейшими), во многих случаях заметно отличаются от прочих, и именно на этих отличиях мы сосредоточимся.

Мы не знаем, каким было до пандемии материальное положение людей, входящих сейчас в рассматриваемые группы, соответственно, не можем ответить на вопрос, многие ли из них оказались бедными и очень бедными именно вследствие чрезвычайных обстоятельств последних двух месяцев. Но это, в контексте данного материала, не так важно. Во всяком случае, результаты опроса однозначно свидетельствуют: пандемия сказалась на их доходах и потребительских стандартах гораздо сильнее, чем на уровне жизни более благополучных сограждан.

Кроме того, треть бедных и почти половина очень бедных (33 и 47%) сообщают, что в их окружении немало людей (более трех), лишившихся работы или основного источника дохода в связи с пандемией. В целом по выборке так отвечают 22% респондентов. Две трети бедных и очень бедных (66 и 68%) говорят, что страх лишиться работы и/или основного источника дохода широко распространен в их окружении – против 48% по выборке в целом.  

Наконец, именно бедные и особенно – беднейшие граждане чаще других сообщают, что из-за пандемии их образ жизни значительно изменился (57 и 73% опрошенных в этих группах), тогда как среди людей со средним материальным положением так оценивают масштаб перемен лишь 40%, а среди «состоятельных» – 34% опрошенных. И дело тут, надо полагать, не только в том, что бедные чаще лишались доходов, но и в том, что имущественное неравенство оборачивается неравенством бытовых и психологических тягот, связанных с пандемией. Переносить стресс из-за самоизоляции, например, легче при большей жилплощади, при наличии машины и т. д.

Если в целом примерно половине россиян (51%) представляется, что об эпидемии сейчас говорят слишком много, то среди бедных и очень бедных это ощущение встречается заметно чаще (58 и 59%). Такой значительный разрыв в суждениях неизменно фиксируется с последней недели апреля – раньше он был меньше.   

Это не означает, впрочем, что тема пандемии в принципе волнует бедных меньше, чем остальных россиян. Во всяком случае, распределение ответов на вопрос, обсуждают ли респонденты новости об эпидемии с окружающими (43% обсуждают часто, 31% – редко, 23% не обсуждают), вообще не варьируется – и не варьировалось на всем протяжении мониторинга – в зависимости от уровня жизни опрашиваемых.   

Вместе с тем уровень доверия к официальной информации о ситуации с коронавирусом очень сильно зависит от материального положения граждан: бедные и в особенности – беднейшие воспринимают ее гораздо критичнее.

В связи с этим стоит обратить внимание на то, что между гражданами с разным материальным положением обнаруживаются значимые различия в информационных предпочтениях. В целом 48% опрошенных предпочитают узнавать новости из традиционных СМИ (то есть прежде всего – из телепрограмм), а 41% – в интернете. При этом ощутимый перевес ТВ-ориентированных над интернет-ориентированными обнаруживается среди граждан со средними доходами (53 против 38%), тогда как и среди состоятельных, и среди бедных эти группы примерно равны. А вот среди беднейших только 33% являются приверженцами традиционных СМИ, тогда как 54% отдают предпочтение интернету (на предыдущих замерах подобная дифференциация также четко прослеживалась). И, заметим, 24% опрошенных в этой группе заявили, что во время пандемии стали проводить больше времени в социальных сетях, чем раньше (в других группах – от 13 до 17%).  

Сложно сказать, в какой мере пристрастие к интернету порождает скептицизм в отношении официальной информации, транслируемой главным образом телевидением, а в какой, наоборот, недоверие к этой информации побуждает искать альтернативу в интернете. Но так или иначе, важно зафиксировать: самые бедные менее всего ориентированы на телевидение как на источник информации. В том числе, надо полагать, и о коронавирусе. При этом они следят за информацией о нем не менее пристально, чем прочие граждане (58% из них говорят, что следят за ней внимательно, в целом по выборке – 57%), и даже чаще остальных утверждают, что хорошо знают симптомы заболевания (65% против 60% по выборке в целом).   

Кстати, пристрастие беднейших к интернету несколько «противоречит» возрастной структуре этой группы: молодежи в ней немного – даже чуть меньше, чем по выборке в целом (а учащихся, отметим, практически нет). Вместе с тем 36% беднейших – люди «второго среднего» возраста (46–60 лет), и эта возрастная когорта здесь ощутимо сверхпредставлена (по выборке – 25%). Впрочем, пожилых среди очень бедных немного (14% против 28% по выборке). Отметим, раз уж речь зашла о социально-демографическом портрете беднейших, что среди них сравнительно много мужчин: 52% против 44% по выборке. По уровню образования, равно как и по распределению в населенных пунктах разного типа, от мегаполисов до сел, эта группа мало отличается от населения в целом.  

Но вернемся к восприятию сюжетов, связанных с коронавирусом. Сомнения в достоверности официальной информации, более характерные, как уже сказано, для бедных и беднейших россиян, естественно, способствуют и критическому отношению к действиям властей по борьбе с пандемией. Бедные намного чаще, чем люди со средним и хорошим материальным положением, считают эти действия неверными, но все же позитивные оценки у них ощутимо преобладают над негативными; беднейшие же чаще осуждают, чем одобряют, действия властей.

Обе рассматриваемые группы склонны, в отличие от более благополучных сограждан, негативно оценивать потенциал медицинской инфраструктуры своих регионов в деле противодействия пандемии, причем беднейшие настроены особенно критично. 

Опасаются заболеть коронавирусом 57% россиян, не опасаются – 40%. Тревога медленно, но неуклонно снижается (на первой неделе мониторинга, в конце марта, эти показатели составляли 64 и 33%), что, по-видимому, ведет к ослаблению стимулов к ответственному поведению и создает дополнительные риски. При этом бедные демонстрируют почти такой же уровень озабоченности, как и люди, считающие свое материальное положение средним, а те, кто своим положением доволен, опасаются немного меньше. Но беднейшие в этом отношении заметно отличаются от всех прочих: в этой группе заметно преобладает «бесстрашие» – или беспечность – перед лицом коронавируса. 

Отличается от прочих в этом отношении – хотя и не столь заметно – и социальное окружение беднейших граждан: если в других группах доля заявляющих, что большинство их родственников, друзей, знакомых тревожатся по поводу коронавируса, колеблется в диапазоне 55–61%, то у очень бедных она составляет 50%.  

О несколько сниженной тревожности этой группы говорит и то, что ее представители немного реже прочих изъявляют желание пройти тест на коронавирус: если в целом по выборке 34% опрошенных хотели бы сделать это, а 56% – не хотели бы, то среди беднейших – 30 и 60% соответственно (распределение ответов в остальных трех группах в этом вопросе практически одинаковое).  

При этом относительное «бесстрашие» очень бедных ни в коей мере не может быть объяснено более оптимистичной оценкой эпидемиологической ситуации. Они даже немного чаще, чем россияне в целом (24% против 19%), прогнозируют увеличение числа заболевших коронавирусом в двухнедельной перспективе. Но показательно другое: они реже, чем прочие, заявляют как о том, что эпидемия в России идет на спад (41% против 45%), так и о том, что она усиливается (24% против 29%), и намного чаще затрудняются с ответом на этот вопрос (34% против 26% по выборке в целом). Возможно, это обусловлено пристрастием данной группы к интернету, где, в отличие от основных каналов телевидения, приходится иметь дело с конкурирующими версиями происходящего: зная разные мнения, сложнее определиться с собственной оценкой. Однако, скорее всего, повышенная доля затруднившихся – равно как и относительное «бесстрашие» беднейших – говорит о другом: хотя они и следят за информацией о коронавирусе, обсуждают ее с окружающими, но фокусируются или, если угодно, «зацикливаются» на этой теме меньше, поскольку заботы и тревоги, связанные с материальными трудностями, поглощают их внимание и переживаются острее.   

Но если так, то логично ожидать, что и требования безопасности в условиях пандемии самые бедные соблюдают менее тщательно, нежели прочие.

И действительно, несмотря на то что беднейшие почти столь же часто, как и остальные опрошенные, декларируют осведомленность относительно правил, которых нужно сейчас придерживаться (79% из них говорят, что хорошо знают, что нужно делать, чтобы уменьшить риск заражения, – против 81% по выборке), на практике они ведут себя легкомысленнее прочих: намного реже моют руки, пользуются антисептиками, носят маски.

Можно предположить, что это различие напрямую обусловлено нехваткой денег у беднейших россиян: маски и антисептики не всем из них по карману. Но столь «материалистическое» объяснение представляется как минимум недостаточным: уж для того, чтобы чаще мыть руки, деньги не нужны. Кроме того, беднейшие меньше других склонны соблюдать самое базовое правило социальной гигиены, совсем не требующее материальных ресурсов: они вдвое чаще, чем россияне в целом, игнорируют требование о соблюдении социальной дистанции в общественных местах.

Таким образом, «бесстрашие» беднейших россиян оборачивается в условиях пандемии менее ответственным эпидемиологическим поведением.  

А это означает, что требует корректировки обыденная логика, рассматривающая борьбу с пандемией и поддержку тех, кто оказался на мели вследствие спровоцированных ею ограничений хозяйственной деятельности (либо по иным причинам), как практически не связанные между собой задачи власти. Помимо всех прочих оснований – требований социальной справедливости, моральных и гуманитарных соображений, конституционно-правовых норм и т. д., императив о необходимости поддержки неимущих опирается сейчас и на «эпидемиологический» дискурс. Соответственно, помощь беднейшим гражданам следует рассматривать как неотъемлемую часть комплексной стратегии противодействия пандемии. А такая смена оптики должна, видимо, повлиять и на критерии определения реципиентов этой помощи, и на алгоритм ее распределения, и на оперативность предоставления.

Источник данных: всероссийский опрос населения 18 лет и старше. Ежедневно опрашиваются 450 респондентов. Ежедневный расчет на суммарной выборке 1350 респондентов за три последних дня. До 11 апреля ежедневно опрашивались 300 респондентов, ежедневный расчет делался на выборке 900 респондентов. Метод опроса: телефонный опрос. Статистическая погрешность для данных по РФ не превышает 3,9%.