Артемий Магун, философ, профессор Европейского университета в Санкт-Петербурге
Беседа о трансформации телесности, суверенитете, мировом государстве, экологическом кризисе и неадекватности медицины
Прошел год с начала пандемии. Какие предварительные итоги можно подвести? Что мы пережили и что продолжаем переживать?
Артемий Магун: В принципе, все идет так, как и должно. Весной, когда началась пандемия, и мне, и многим другим комментаторам казалось, что карантины будут поддерживаться до изобретения вакцины. И вакцина действительно была изобретена.
Ожидаемо было и то, что чуда не случится: единого глобального центра по координации борьбы с пандемией не возникло, политической консолидации не произошло, наоборот, суверенитеты стран усилились. И это при том, что эксперты были более-менее согласны по основным вопросам, большинство стран следовали одним и тем же стратегиям, с разной степенью фанатизма, но принимали они решения самостоятельно и неодновременно. Сейчас в конкуренции вакцин мы наблюдаем апофеоз этой абсурдной раздробленности. Сначала мы думали, что страны будут эгоистически воевать за вакцину: прививать только своих граждан и беречь ее от других, а оказалось, наоборот, вакцина стала предметом капиталистической конкуренции, война идет за рынок сбыта. Это любопытно. Но еще раз повторю, что все, что происходит, было более-менее ожидаемым.
Неожиданным оказалось то, что в разных регионах мира проходят эту дистанцию с очень разными результатами. И это стало лакмусовой бумажкой, по которой теперь можно судить, насколько функциональны социально-политические системы в разных странах.
Как вы оцениваете значение этой пандемии с точки зрения масштаба и глубины изменений, к которым она привела? Можно ли говорить о поворотном моменте в жизни общества?
Артемий Магун: Не думаю, что можно говорить о каком-то поворотном моменте, но некоторые изменения произошли. Это не Первая мировая война, не какие-то изменения с разворотом на 180 градусов, это скорее кристаллизация некоторых существовавших тенденций.
Виртуальное общение достигло новых высот, стало привычкой для многих, а для бизнеса стало удобным способом организации рабочего процесса. Все это было и ранее, но не в таких масштабах. Приведу пример. В 1999 году вышел фильм «Матрица» про виртуализацию общества. В нем вся рациональная жизнь происходит в виртуальном пространстве, а индивид остается в своей клетке, общество атомизируется. Хотя реальность выглядит иначе, чем в «Матрице», все идет в указанном направлении.
Виртуализация исключает нашу телесность из взаимодействия. Видите ли вы в этом проблему?
Артемий Магун: В контексте коронавируса поднимался вопрос прикосновений, значимости телесного контакта1. Писали об этом в разных тональностях, но, как правило, в ламентативной – в эпоху ковида физический контакт действительно минимизируется.
В более нейтральных высказываниях фиксировалась трансформация телесности вообще: телесность остается и перед экраном компьютера, хотя и меняется.
Год назад, в апреле, я написал, что последствия этой пандемии наложились на уже существовавшую тенденцию – тенденцию к избеганию телесного контакта. Например, основной посыл борьбы с сексуальным харассментом в том, что людям нельзя прикасаться друг к другу – прикосновения превращаются в табу (Noli me tangere). В Соединенных Штатах рукопожатия исчезли еще до пандемии. Объятия и поцелуи при встрече были наследием 1960-х. После пандемии они исчезли. Многие люди с радостью перешли в режим отсутствия касаний. Есть те, кто с энтузиазмом говорит: «Сегодня я не могу с тобой встретиться – я на карантине». На постоянном карантине! Они каждый раз придумывают предлоги, чтобы не соприкасаться с другими. Однако есть и те, кто тяжело пережил изоляцию. Я знаю молодых людей, которые говорили в этот период: «Я никого не вижу, у меня депрессия».
Мой приятель, недавно вернувшийся из Соединенных Штатов, рассказал, что американское общество активно отреагировало на пандемию: хотя он получил отрицательный тест, люди отказывались с ним встречаться, даже близкие друзья. Карантин в Соединенных Штатах соблюдается очень жестко. И это имеет классовый характер – ограничивает общение в основном образованный средний класс, члены которого стараются быть святее Папы Римского. В черных кварталах все иначе, там другой уровень общительности и там гораздо выше смертность. И в целом американцы правых взглядов менее серьезно относятся к карантину.
Безусловно, новая система табу в отношении телесного контакта – это проблема, но ничего беспрецедентного в этом нет. Трансформация телесности готовилась уже давно.
Прошлой весной вы отмечали, что решение глобальных проблем возможно через сотрудничество стран. На деле мы увидели усиление суверенитета государств и очень слабую международную координацию. Не кажется ли вам, что пандемия может стать или уже стала инструментом авторитарного государства для решения его проблем, не связанных с обеспечением безопасности населения?
Артемий Магун: Авторитарные государства типа российского и так делают все, что хотят. Ну, использовали они эти законы об эпидемии2 против протестующих, а не было бы его, использовали что-нибудь другое. У западных стран тоже были довольно широкие возможности. Все государства сохраняют очень сильный контроль. Но для меня усиление суверенитета как такового, парадоксальным образом, это возможный шаг к мировому государству. Поэтому так важно глобальное сотрудничество. В какой-то мере это сотрудничество, конечно, было, но очень незначительным. То есть человечество пока не использовало шанс для интеграции.
Вы говорите о мировом государстве как о некой утопии?
Артемий Магун: Я называю это «идеал». Теория государства в принципе связана с идеалом: идея государства в том, чтобы выполнять общую волю всех граждан, нести универсальные гуманистические ценности. Тот факт, что каждое государство оказалось в руках какого-то одного конкретного народа, говорит о несоответствии изначальной идее государства: прогресс заключается в том, что государство постепенно должно включить в себя всех. У некоторых авторов это воплотилось в идею империи, но империя тоже неуниверсальна, она не дает политической свободы.
Суверенное государство в каком-то смысле противоречиво, потому что пока оно выполняет только частные задачи одного народа, оно не может следовать естественному праву. Естественные права носят над- или внегосударственный характер. В общем, есть проблемы, которые вытекают именно из суверенного государства, а не государства вообще. Я не хочу сказать, что суверенное государство противоречит мировому государству, напротив, оно является шагом к нему. Но если суверенное государство замыкается и начинает быть суверенным государством против других государств, то, конечно, это несет серьезную опасность.
Вы говорите об идеале, а насколько он возможен в существующих условиях?
Артемий Магун: Частично он все-таки был воплощен. Например, в форме обмена научной информацией. Ученые активно сотрудничали и, разрабатывая вакцины, оглядывались друг на друга. Разработка и проведение карантинов тоже прямо координировались странами. Ну а в остальном победила логика суверенитета. Но тут стоит сказать, что было кое-что, из-за чего пандемия оказалась неидеальным моментом для интеграции. Идеальный момент для интеграции – экологический кризис. Когда он грянет с полной силой, тогда мы, возможно, увидим кооперацию. А эпидемиологические меры, по-видимому, предполагают раздробление человечества: чтобы не распространять вирус, людей запирают в их сообществах. В этой логике усиление суверенитета выглядит логичным. Иными словами, была и объективная причина, по которой государства не интегрировались.
А как практически разобщенный мир может прийти к мировому государству?
Артемий Магун: Допустим, через ООН, на базе которой может идти постепенная международная интеграция. Раньше об этом говорили, а сейчас нет. Идея объединения исчезла с радаров. Конечно, это печальный симптом современности.
У вас есть объяснение, почему эта идея исчезла?
Артемий Магун: Конечно. Все боятся империализма. Считается, что мы преодолели наследие империализма в частности и наследие больших нарративов в целом. Но совсем отказаться от нарративов нельзя, все равно появится какой-то нарратив и называться он будет апокалипсисом.
Вы сказали про экологию. Очень многие связывают текущую пандемию с чрезмерной эксплуатации человеком природы. Может ли такая интерпретация выступать альтернативой описанной вами эпидемиологической концепции?
Артемий Магун: Одни говорят, что мы очень сильно вмешиваемся в природу и будим до сих пор дремавшие силы. Но более очевидный ответ скрыт в противоположной точке зрения. Во-первых, природа как таковая недружелюбна по отношению к человеку. Она враждебна. Экологическое мышление исходит из того, что природа спокойна, если мы ее не трогаем, но за этим прячется, мне кажется, древний страх перед стихией. Во-вторых, опасность возникает не столько из-за того, что мы вторгаемся в природу, нарушая ее баланс, сколько из-за того, что мы слишком беззащитны перед ней – в результате нашей экспансии мы настолько становимся зависимыми от природы, что любая мелкая флуктуация в природе оказывается очень чувствительной для нас.
Какие теоретические ресурсы помогут социальным исследователям лучше понять происходящие в обществе изменения?
Артемий Магун: Во-первых, нужен какой-то позитивный нормативный проект, переосмысляющий государство. Во-вторых, очень важны исследования медицинской власти, которая снова оказалась в фокусе. Вся дискуссия, связанная с итальянским философом Джорджо Агамбеном и его реакцией на коронавирус3, мне кажется крайне продуктивной. Агамбен высказал весьма радикальные, провокационные идеи, но в них есть здравое зерно.
Наверное, ни одного автора в последнее время не цитировали так активно, как философа Мишеля Фуко, который рассуждал об эпидемиях и власти. Но, если судить по вашим высказываниям прошлой весной, оптика, предложенная Фуко, не вполне подходит к анализу текущей пандемии?
Артемий Магун: Фуко был очень хорошим наблюдателем, но не очень сильным социальным теоретиком. Да, он описал дисциплинарную власть, которая осуществляется не только государствами, но и администраторами, экспертами. Однако ничего нового мы в принципе не узнали, кроме того, что государство и негосударственная власть существуют и что это плохо. Я, конечно, немного обостряю. Безусловно, Фуко – крупная фигура, особенно ценны его методологические замечания. В политике он плохо разбирался. Что к его взглядам добавляет Агамбен? А то, что дисциплинарные практики, или биовласть, связаны с символическим механизмом чрезвычайного положения и носят культовый, ритуальный смысл, который делает медицинскую систему в каком-то смысле наследницей религиозных систем. У Фуко этого тезиса нет. Его высказал Агамбен, а до него – известный теолог и социальный теоретик Иван Иллич.
Вы сказали, что важны исследования медицинской власти. На что именно обращено ваше внимание?
Артемий Магун: Медицина перенимает функции религии. Это не хорошо и не плохо, но нужно отделять рациональные элементы в этом институте от иррациональных. Современная медицина в основном про вирусы, бактерии, гигиену – почти все объясняют материальным возбудителем. Она авторитарна и крайне наукообразна. Пытается всех вылечить одними и теми же способами. Невооруженным глазом видно, что медицина в целом не вполне соответствует современному рефлексивному обществу, поскольку не предлагает людям средств для осмысления и понимания собственного здоровья.
Врачи хотят сохранить свою власть и отказывают людям в свободе. В заботе о здоровье нужно делать акцент на образе жизни. Но и те, кто это понимает, предлагают какой-то один стереотипный вариант поведения – диету, например. Скорее нужно предложить людям рациональные средства выработки собственной диеты, которая будет зависеть от их ситуации: лекарство в одной ситуации может стать ядом, в другой – спасением. Возможности для осмысленной трансформации медицины имеются. Внутри самой медицины должна возникнуть критическая философская рефлексия.
Есть ли у вас ощущение, что пандемия близится к финалу?
Артемий Магун: Испанку победили без всякой вакцины. Возможно, нужно подождать еще год, и все вернется на свои места.
На ваш взгляд, что мы узнали о себе и об обществе в ходе этой пандемии?
Артемий Магун: Мы могли бы кое-то что узнать, если бы слушали. Как человеческий род мы ничего не узнали. А вообще, умные люди еще раз убедились, что человечество находится в ситуации гиперрациональности, а потому очень уязвимо. Обратной стороной контроля и знания являются уязвимость и, соответственно, склонность к панике. Эта паника могла бы быть уравновешена реальными успехами и прогрессом в духовной, интеллектуальной сферах. Поскольку этого нет, остаются только паника и нигилизм. В этом смысле некоторый опыт мы получили. К сожалению, это поняли единицы, большинство же восприняло пандемию как внезапное нашествие злых сил.
________________
1См., например, статью Майкла Мардера в LARB.
2Федеральный закон «О санитарно-эпидемиологическом благополучии населения» от 30.03.1999 № 52-ФЗ и статья 236 УК РФ (о нарушении санитарно-эпидемиологических правил).
3Все тексты Джорджо Агамбена о пандемии собраны тут: https://www.quodlibet.it/una-voce-giorgio-agamben. Переводы некоторых из них на русский размещены здесь: https://centerforpoliticsanalysis.ru/experts/view/id/2037.