• к-Темы
  • 05.06.20

Кому – самоизоляция, а кому – самовыживание

Что влияет на настроения россиян в условиях пандемии (по итогам глубинных интервью)

qr-code
Кому – самоизоляция, а кому – самовыживание

Когда-то давно, еще на заре своего существования, ФОМ в еженедельных опросах обращался к респондентам с вопросом «Какое у вас сегодня настроение?». Тогда мы спрашивали об этом, стремясь зафиксировать корреляцию между настроением респондента и его ответом на другие вопросы анкеты. Зависимость эта очевидной не выглядела, и со временем от вопроса о настроении мы отказались. Однако в нынешней ситуации, когда люди оказались в совершенно новых, а значительная их часть – сложных условиях, разговор об эмоциональном состоянии и, конечно, о причинах этого состояния приобретает особую актуальность.

За апрель и май этого года ФОМ провел несколько серий глубинных интервью с представителями разных групп населения: перешедшими на удаленную работу, потерявшими работу из-за эпидемии, продолжающими работать в прежнем режиме, жителями сел, малых и больших городов. Среди наших информантов – люди разных возрастов, профессий, уровня образования, семейного положения и материального достатка. Люди разные, и хотя пространство, время и необходимость адаптироваться к новым условиям их объединяет, но, как сказал Лев Толстой, «каждая несчастливая семья несчастлива по-своему». У каждого из наших информантов – своя жизненная ситуация, свой набор проблем, спровоцированных эпидемией, свои ресурсы для их преодоления. Эпидемия на всех одна, а настроение, эмоциональное состояние – разные.

Что же влияло на настроение информантов последние два месяца, что стало доминантой их эмоционального состояния?

Как выяснилось, настроение людей определяли три основных фактора: опасение за здоровье – свое и близких, страх остаться без средств к существованию и дискомфорт из-за невозможности поддерживать привычный образ жизни.

Страх заболеть хронологически оказался первым. Он дисциплинировал всех, кроме «корона-диссидентов», заставил людей заняться (часто безуспешно) покупкой масок–перчаток–санитайзеров, ограничить социальные контакты, запастись гречкой. Интонации информационных сообщений сменились: вместо «Нам не страшен серый волк», с экранов телевизоров мы услышали: «Зима близко». Народ затаился. Однако через некоторое время люди, вынужденные соблюдать режим самоизоляции, почувствовали себя оказавшимися взаперти, лишенными простых и привычных, но не ценимых прежде возможностей. И первой из этих возможностей оказалась свобода передвижения, свобода выхода за пределы своего жилья.  

Вероятность заразиться для многих стала менее пугающей, а жизнь взаперти была реальной и весьма некомфортной. Люди, уставшие от стресса, вызванного страхом заболеть, мало-помалу стали успокаиваться, стараясь соблюдать режим самоизоляции, но скорее – по возможности. Очевидные неудобства новой, самоизолированной, повседневности вытеснили на второй план чувство страха перед вирусом.

Все сказанное в значительной степени относится к тем, кто не ощущает себя особенно уязвимым, то есть находящимся в группе риска COVID-19; к тем, в чьем кругу общения не было печальных прецедентов; к тем, кто в случае заболевания может рассчитывать на адекватную медицинскую помощь. Но люди старшего возраста, люди, страдающие определенными хроническими заболеваниями, жители глубинки, очевидцы прецедентов – родственники, друзья и знакомые заболевших – и, конечно, те, чья деятельность требует постоянного общения с большим количеством людей, – все они в той или иной степени до сих пор находятся под психологическим прессом опасения за свое здоровье.

Если у одних страх перед вирусом отчасти вытеснялся нежеланием смириться с неудобствами режима самоизоляции, то проблема других – потеря работы, а вместе с этим и отсутствие средств к существованию – фактически нейтрализовала в их сознании боязнь заражения. Некоторые из информантов, которые из-за эпидемии оказались безработными, полагают, что «скорее всего, никакого вируса вообще не существует». Эти люди страшатся не столько за настоящее, сколько за будущее: на что они и их семьи станут жить, когда закончатся мизерные сбережения, чем платить за коммунальные услуги, как погашать кредит?

Показательный фрагмент интервью:

«Модератор: А вы на черный день откладывали сбережения?  

Информант: На день – да. Но не на месяц».

Влияние нынешней ситуации на настроение людей можно выразить графически: представим себе пирамиду, на вершине которой – те, чье эмоциональное состояние в наименьшей степени подверглось негативному воздействию, а у основания – те, чье настроение заметно ухудшилось. Очевидно, чем сильнее в сознании человека актуализированы проблемы, возникшие из-за пандемии, тем ближе к основанию «эмоциональной» пирамиды он оказывается, и наоборот.  

Таким образом, на вершине пирамиды должны оказаться люди, не потерявшие ни свободы передвижения, ни уверенности в безопасности своего здоровья, ни, что самое главное, доходов. Надо отметить, что среди наших информантов представителей такого типа людей в буквальном, «чистом», виде не было. Зато были те, чье материальное положение не изменилось, а сидеть взаперти им не требуется; они тем лучше чувствуют себя, чем меньше тревожатся из-за вероятности заражения. К числу людей, оказавшихся на вершине этой «эмоциональной» пирамиды, в первую очередь относятся продолжающие работать в доэпидемическом режиме. Кто-то из них больше переживает из-за возможности заболеть, кто-то – меньше.

Степень переживания зависит не только от априорной склонности к тревожности, но и от специфики и условий труда: работники сферы услуг, ежедневно общающиеся с большим количеством людей, чувствуют себя менее защищенными, чем те, кто занят на производстве и чье общение ограничено стабильным рабочим коллективом. Уровень тревожности также снижается, если люди видят, что работодатель стремится максимально обезопасить своих сотрудников, снабжая их масками, перчатками, антибактериальными средствами, если обеденные перерывы на предприятиях организованы таким образом, что в столовой одновременно может находиться ограниченное число работников.

Надо отметить, что некоторым из работающих в привычном режиме все-таки частично сократили зарплату, большинство остались «при своих», а один из информантов даже сказал, что за первый месяц работы во время пандемии руководство предприятия выплатило своим сотрудникам внеочередную премию «за лояльность». Когда мы спрашивали этих людей, не предпочли бы они остаться во время эпидемии дома, вместо того чтобы, продолжая работать, подвергать себя риску заражения, они отвечали отрицательно. Главным мотивом была необходимость сохранить заработок, но и возможность избежать самоизоляции является для них важным аргументом.

«Я доволен тем, что я продолжаю работать. Самоизоляция – это тяжело, на самом деле, по крайней мере – для меня… Я не могу сидеть дома, самоизолировавшись, мне очень некомфортно... Потому что хочется выйти на улицу».

Близко к вершине «эмоциональной» пирамиды расположились неработающие пенсионеры. Они не потеряли в деньгах, а в некоторых регионах им даже перечислили авансом небольшие «дисциплинирующие» суммы. Они меньше других страдают из-за ограничений режима самоизоляции, так как, во-первых, чаще говорят, что их образ жизни не слишком изменился после введения этого режима, во-вторых, понимая, что из-за возраста и накопленных проблем со здоровьем относятся к группе риска, больше мотивированы соблюдать ограничения. И все-таки им тревожно – и за себя, и за своих близких.  

Несколько дальше от вершины «эмоциональной» пирамиды располагаются «удаленщики». И хотя в большинстве случаев размер их зарплат не изменился, но объем работы, вернее, время, посвящаемое работе, увеличилось. Не у всех из них есть навыки, необходимые для работы в удаленном режиме, не всех работодатель обеспечил нужными для такой работы техникой и программами, не у всех – стабильный интернет. Работая теперь зачастую по 10–12 часов вместо обычных восьми, не имея возможности адекватно исполнять служебные обязанности, общаясь с домочадцами в малогабаритных квартирах в режиме 24/7, они очень устали. Конечно, среди них есть люди, опасающиеся заражения, но это опасение не является доминантой настроения. Многие из них мечтают о том дне, когда смогут вернуться на работу в офис.

Одна из информантов рассказывала о том, как ее начальник поддерживает сотрудников, соскучившихся по любимой работе и привычному окружению.

«Нам повезло… с начальником отдела, он… на нашей волне, вместе с нами. И поэтому он утром для настроения нам что-то кинет… в группу там, музыку и фотографии. Мол, на дежурстве был, не забывайте – вот наше здание, вот такая погода, солнце, вот распустились листочки. У нас там эрмитажные коты, 60 котов сейчас живут. Все приходят, там их домики, напротив Эрмитажа у нас главное здание сразу, на Дворцовой площади. И поэтому для настроения он что-то присылает, молодец он... Поэтому он еще как-то подбадривает: «Держитесь!»

И все же «удаленщики», несколько дезориентированные и утомленные, сочувствуют своим знакомым, оставшимся без работы и, соответственно, без зарплаты.  

Среди наших информантов были и такие, кто работает, но неофициально. Это люди, уволенные c закрытых в связи с эпидемией предприятий. Они сознательно нарушают режим самоизоляции и фактически являются «корона-диссидентами», но не идейными, а вынужденными. «Не работать? Сидеть дома?! А жить на что?!!» – восклицают они. В основном это люди, занятые на стройках или небольших производствах, чаще в провинции. Да, они как-то устроились с работой, но работа зачастую – временная, зарплата – маленькая, а права – «птичьи». Их прежде всего беспокоит отсутствие стабильного материального положения, они не уверены, что после окончания эпидемии смогут устроиться на работу, они возмущаются введением режима самоизоляции вместо введения карантина. О риске заразиться они практически не думают, а вот проблема штрафов за нарушение введенных ограничений для них весьма актуальна и усугубляет и без того непростое эмоциональное состояние.

Вот пример характерного высказывания:

«Больше неприязни к тому, что все так происходит, именно то, что обязывают маски покупать, еще что-то. Что-то получить – не получаешь. А тебя только штрафуют, только наказывают. Сразу понимаешь то, что в принципе никому ты, кроме как самому себе, не нужен в этом государстве».  

Почти в самом основании «эмоциональной» пирамиды – те, кто был уволен из-за эпидемии и так и не сумел найти работу. Тем из них, кому удалось получить пособие по безработице, рассчитали его исходя из размера официальной зарплаты, которая в большинстве случаев была меньше реальной, хотя и реальная выглядит неубедительно. Например, при средней зарплате по региону приблизительно в 15 тысяч люди, проживающие в двухкомнатной квартире, платят за услуги ЖКХ тысяч 7–8. Понятно, что пособие по безработице едва покроет расходы на коммуналку. А еще надо покупать еду, одежду подрастающим детям, лекарства и т. д. А если у человека непогашенный кредит? Кто-то из потерявших работу информантов (благо погода в некоторых регионах установилась летняя) переехал на дачу и занялся огородом – «хоть будет что зимой есть». А кто-то так и томится взаперти в городских квартирах, обзванивает знакомых и центры по трудоустройству в поисках если не постоянной работы, то хотя бы приработка. Так что здесь многим уже не до страха перед эпидемией – информанты говорили, что согласятся почти на любую работу, невзирая на вероятность заражения. 

«Он [вирус] не настолько пугает, сколько вот экономическая ситуация и вот эти условности, с которыми столкнулась после потери работы. То есть заразиться можно было и раньше чем угодно, мне кажется». 

Во время интервью с безработными мы слышали также об участившихся объявлениях в интернете с предложениями криминального заработка, в том числе связанного с распространением наркотиков.

Казалось бы, что может быть хуже эмоционального состояния людей, лишившихся заработка и вынужденных при этом соблюдать режим самоизоляции? Среди безработных и фактически живущих взаперти есть люди, испытывающие настоящий страх даже не столько перед заражением, сколько перед тем, что в случае заражения окажутся без медицинской помощи. Такие настроения характерны для жителей сел, где о хорошем качестве медицинских услуг говорить трудно, потому что их там фактически перестали оказывать еще до эпидемии («скорую помощь закрыли»), а с началом эпидемии «фельдшера отправили в отпуск». При этом в деревне заболела целая семья, болели тяжело, с высокой температурой, но врача ждали неделю. Приехавший врач порекомендовал вызвать его, «когда начнут задыхаться». И конечно, людям страшно. Страшно, потому что нет средств к существованию, страшно, потому что можно заразиться и умереть, страшно и обидно, потому что они чувствуют себя никому не нужными. Вот живые голоса. 

«Боюсь, конечно, как не боятся? Потому что если у нас тут заболеешь серьезно, то тут не спастись. У нас тут нет врачей, фельдшера работают. А до больницы оборудованной – 100 с лишним километров. А близко ничего нет».  

«Нас никто не вылечит, если мы заболеем. Это только для начальства, вышестоящих больницы строят. Мы туда не попадем».

Эмоциональное состояние работающих в доэпидемическом режиме и неработающих пенсионеров можно в целом охарактеризовать как умеренно тревожное. Степень этой тревожности возрастает по мере снижения уверенности в способности местной медицины оказать в случае заражения необходимую помощь. На жизнях этих людей нынешняя ситуация отразилась в относительно небольшой степени, они несут несопоставимо меньшие потери по сравнению с остальными жителями нашей страны.

Если, конечно, не брать в расчет медиков, чьи потери, к сожалению, не метафоричны. Кстати, среди наших информантов были и медицинские работники, случайным образом отобранные для интервью из нашей панели респондентов. Один из них – фельдшер, работающий на скорой помощи, – говорил, что ему неприятен пафос, сопровождающий сегодня почти любое упоминание о деятельности медиков, но он благодарен за любую реальную помощь, в том числе за поддержку фастфуд-компаний.

Вот фрагмент из интервью с ним:

«Вы знаете, нашу профессию не ценили до этого и не будут ценить после. Поэтому сейчас мне ни жарко ни холодно от того, что кто-то ценит, а кто-то не ценит. Даже если где-то превозносят профессию медика, то мне даже становится как-то стыдно, что такое происходит. Но однако же, спасибо «Макдоналдсу», «Шелл» и «Бургер Кингу» за то, что они оказывают нам поддержку едой… Мы приезжаем, предъявляем трех работников бригады, и нам выдают три сосисочки и три кофе. Бесплатно… В «Макдоналдсе» чизбургер и кофе… Бывает очень к месту, когда обслужишь пять вызовов, отвезешь трех человек в больницу и хочется вроде бы перекусить, но на базу, к сожалению, заехать нельзя, потому что вызова еще висят. И быстренько за пять минут заехать, например, в «Макдоналдс» и, взяв бургер, можно по пути перекусить. И это очень выручает, да. Вот такая поддержка мне нравится. А все эти слова в интернете – это знаете… просто, мне кажется, это все пустословие такое: «Спасибо врачам». Ну, мы всегда так работали, и мы будем так работать. И, извините, нам еще не очень тяжело приходится. Тяжелее всего приходится врачам в стационарах больниц, которые перепрофилированы под ковид».

В жизнях людей, перешедших на удаленный режим, произошли, конечно, значительные перемены: новый режим работы, новый образ жизни, новые взаимоотношения в семье – и отнюдь не всегда это новое лучше прежнего. Пожалуй, доминантами настроения «удаленщиков» являются усталость и раздражение. Когда мы задавали вопрос, что человек хотел бы сделать, как только снимут все ограничения, многие работающие и взаперти, и в прежнем режиме говорили, что мечтают просто пойти на природу: «подышать», «ощутить запах травы», «пройтись по берегу моря».

Очевидно, что самые серьезные перемены в жизни, и перемены к худшему, случились у оставшихся без работы или серьезно потерявших в доходах. Основные эмоции этих людей – разочарование, раздражение, негодование. Они как минимум скептически относятся к официальным сообщениям о мерах, принимаемых властью для поддержки населения. Они не верят телевизору – с началом эпидемии в этой группе холодильник одержал победу над телевизором. Нокаутом. В первом раунде.

Приведем пару цитат:

«То, что предоставляют информацию СМИ, – я не верю, потому что она подается только такая, которая удобна тем людям, которые ее подают. Поэтому я на это внимания не обращаю».

«То, что говорят по телевизору, это все красиво. Приехали бы, поснимали, что на самом деле».  

Люди не верят телевизору, и доверие к власти тоже пошатнулось. 

«Ну, раньше… не было негативных мыслей в отношении государства, а сейчас в целом в сторону государства много негатива. Я всегда хорошо относился к государству. Просто именно эта ситуация она сказывается негативно. В принципе… сейчас в основном негативные отзывы везде, народ уже закипает».

Информанты, в жизни которых после объявления режима самоизоляции исчезла работа, но появился страх остаться без медицинской помощи в случае болезни, испытывают чувства безысходности и отчаяния. 

Вот их слова: 

«А тут вообще – «самоизолируйтесь». Лучше «самоликвидируйтесь» сразу бы сказали. Наверное, так было бы проще».

«Вот Мишустин заболел так вокруг него все прыгают, а то, что в районе три деревни без фельдшеров, так это нормально».

Тем, чье нынешнее настроение позволяет оказаться на вершине «эмоциональной» пирамиды или рядом с этой вершиной, по завершении эпидемии будет полезна профессиональная психологическая поддержка – слишком долго люди находились под давлением стресса. Те же, чье эмоциональное состояние в наибольшей степени подверглось негативному влиянию из-за обрушившихся на них проблем, едва ли смогут решить свои проблемы с помощью сеансов психотерапии. Да и денег у них на это не будет. 

Лейла Васильева

Поделитесь публикацией

  • 0
  • 0
© 2024 ФОМ