«Ковид поставил вопрос о том, какими методами осмыслять длящуюся современность»

Можете ли вы сказать, что пандемия и самоизоляция произвели в вашей жизни глубокие изменения?  

Владимир Каганский: Я испытывал бытовые неудобства: увеличились расходы, резко уменьшились доходы. Некоторые виды деятельности, такие как проведение полевых мастер-классов, стали невозможными. Однако я продолжал совершать еженедельные поездки по Подмосковью, в безопасное время и в безопасные места. Иногда один, иногда с женой или со своей научно-туристской группой, созданной географом Борисом Родоманом еще 70 лет назад. В частности, мы освежили свое представление обо всей долине Москвы-реки – от Можайска до Филевского парка. В западной части Подмосковья есть несколько познавательных в историческом отношении мест, например знаменитые Полушкинские каменоломни, несостоявшийся национальный парк в долине верхней Москвы-реки. Мое не очень удобное место жительства в пандемию оказалось огромным преимуществом. От моего дома до старого соснового леса – всего 20 минут. И там я могу погулять в одиночестве, покормить птиц, поесть ягоды, покататься на лыжах. 

На какие изменения в жизни людей в результате пандемии вы обращали внимание?

Владимир Каганский: Пандемия – потрясающий интеллектуальный вызов, это тестирование антропосферы крупнейшего географического района. 

Очень большое напряжение вызывало безответственное поведение властей и экспертов, которые не могли предоставить адекватную информацию. Выяснилось, что ни в мире в целом, ни в России в частности нет экспертного сообщества. Получается, в современном мире нет системы авторитетов. Это социальная и культурная проблема, сравнительно новое явление. Причем характерно то, что степень адекватности реакции на эпидемию и связанные с ней ограничения и последствия не зависит от уровня образования и интеллекта. Человек может быть высокообразованным, но отрицать существование ковида. 

Обращало на себя внимание то, что стало практически невозможно лечить хронические болезни. Потому что, во-первых, медицинские учреждения – рассадники ковида, а во-вторых, началось перепрофилирование и самих учреждений, и врачей. У меня есть знакомая, детский оперирующий офтальмолог. Часть времени клиника работала исключительно с ковидными больными, и из-за этого некоторые дети на всю жизнь остались слепыми. Кроме того, вопрос распределения полномочий между центром и субъектами Федерации не решался, не артикулировался, спускался на тормозах. В результате, если верить официальной статистике, у нас смертность от ковида в 8–10 раз меньше, чем в других странах. Чем это объяснить? Тем, что качество медицинской помощи и здоровье населения в 10 раз лучше? Конечно, нет. 

Что вас удивляет как географа? 

Владимир Каганский: Несмотря на множество географически изолированных территорий, закрытие границ, распространение заболевания не остановилось. Ковид протестировал антропосферу на связанность. На Фолклендских островах очень быстро появились зараженные. Естественного Ноева ковчега в мире нет. Закономерен вопрос: что будет, если следующая пандемия будет со смертностью 100%? 

Сможет ли общество вынести уроки из ситуации с пандемией? Или продолжится развитие культуры достижений?  

Владимир Каганский: Правительства, СМИ, фармкомпании будут, конечно, демонстрировать свою активность. Появятся группы, которые будут нарабатывать капиталы – социальные, финансовые, институциональные. Но проблема заключается в том, что исчезает та экспертная культура, в которой равноправно обсуждаются только осмысленные высказывания и вырабатываются принципиальные решения. Разработки в этой сфере идут по линии больших данных. Но никакие данные без концептуальных структур не дают целостной картины. Многочисленные издания стали публиковать очень много поверхностного, массового философствования, в нем очень мало глубокого осмысления. Пандемия пока проживается поверхностно. И я вижу две модальности: первая – надо поскорее справиться, принять меры и забыть, и вторая – надо ввести ее в нашу повседневность, носить маски, соблюдать карантин. 

Какие естественные географические процессы были затронуты в результате пандемии? 

Владимир Каганский: Во-первых, остановился поток туристов, возникла проблема выживания регионов, основной статьей дохода которых является сфера услуг. Кипр, Греция, другие островные государства утратили свою производственную экономику еще в 50-60-е годы XX века. 

В России в результате пандемии туризм переориентировался на внутренний. Байкал, Крым, Карелию захлестнули волны туристов. 

Во-вторых, произошла релокализация многих видов деятельности, появился ковидный дауншифтинг.

Ясно, что курьер не может работать удаленно, но мне кажется, что и качественное преподавание невозможно без личного общения, потому что межличностный контакт не сводится только к визуальности. Из своего опыта преподавателя могу сказать, что почувствовать интенсивную работу мысли на семинаре со студентами можно не только по выражению глаз, по мимике, по пластике, но еще и по запаху. Когда у группы появляется интерес, группа начинает пахнуть по-другому. Опытные преподаватели это хорошо знают. Феромоны обеспечивают контакт. В латиноамериканской или африканской культурах при встрече обязательны объятия. Подсознательно нужно друг друга обнюхать. Классический англосакс, который заглушает все естественные запахи, – это уже совсем другая культура приветствий, в ней на первый план выходят рукопожатия. 

Насколько долгосрочным может оказаться тренд ковидного дауншифтинга?  

Владимир Каганский: Процесс привлечения более дешевой рабочей силы наблюдается уже давно. В англоязычных кол-центрах работают в основном жители Индии.

А вот переезд за город возможен либо временно, либо если загородная местность предоставляет набор городских базовых услуг – образование и медицину. В России сохранение сельского расселения зависит от сохранения медицинской и образовательной инфраструктур. Некоторые мои коллеги из Института географии в пандемию обосновались в районе Мантурово, в Костромской области. Но это временный вариант – там нет ни школ, ни больниц, да и в условиях дорогого спутникового интернета больших исследовательских работ с картами не сделаешь. 

Есть много географических последствий, которые надо обдумывать, обсуждать и изучать. В частности, не было должного дорожного строительства в вымирающих деревнях. Казалось, оно никому не было нужно, свернули медицину, тем самым снизили возможности для развития сельской местности. В таких критических ситуациях становится понятно, что нужно делать некоторые фундаментальные вещи, не ориентируясь на задачи сиюминутной важности. Вся освоенная и доступная для жизни территория должна быть покрыта сетью мобильной связи, сетью дорог, иметь высокий стандарт медицинской помощи. А в пандемию российский культурный ландшафт тест не прошел, у него оказалось очень мало резервов. 

Сможет ли ситуация с пандемией изменить обозначенный тренд, подтолкнуть к развитию периферии?  

Владимир Каганский: В теории – да, в реальности – нет. Все-таки при децентрализации и переселении возникает не только проблема медицины и образования, появляется еще и проблема обеспечения безопасности. Можно очень многое говорить про недостатки Москвы или Новосибирска, но, сидя в своей квартире, вы рассматриваете вероятность, что к вам придут вооруженные бандиты, как теоретическую. Если вы живете в сельской местности и продемонстрировали высокий уровень достатка, вероятность, что к вам придут вооруженные бандиты, очень велика. Это одна из многих причин, но не самая существенная, почему не состоялось фермерское движение, не хватило безопасности, в том числе законодательной. Суды трактуют убийство человека, который ворвался к вам в дом, не как меру необходимой защиты, а как убийство. В России сельская местность абсолютно небезопасна, она держится на личной договоренности и социальных связях. Кроме того, очень высокая ксенофобия, негативное отношение к чужакам, пришлым. 

Однако государство занято парированием внешних угроз, большими цифровыми проектами, которые не могут учитывать местные различия. Чтобы добиться децентрализации медицины и образования, потребуются сотни тысяч конкретных неформальных решений. Например, для того чтобы разместить больницу, нужно знать, снесет ли мост ледоходом. При гиперцентрализации такие решения принимать невозможно. Но подобные сценарии должны обязательно прорабатываться на случай радикальных изменений. Недостаток позднесоветской эпохи был, в частности, в том, что эксперты не теоретизировали о том, что будет, когда не будет Советского Союза, никто об этом не задумывался. Сейчас можно собрать экспертов для обсуждения набора альтернативных стратегий на случай возможных последствий ковида. Только эксперты должны быть не «балаболками», а теми, кто способен к спокойному неторопливому погружению в обсуждение. 

Как вы определяете, мнение какого эксперта заслуживает внимания? 

Владимир Каганский: Обычно достаточно посмотреть несколько его экспертных заключений в разных сферах, насколько в них соблюдается баланс глубины и широты. Эксперт должен быть творческим человеком, это совершенно очевидно, но также должен сознавать пределы своей компетенции. Очевидно, что российский эксперт должен быть включен в российскую культурную традицию. Это требование не к национальности, а к необходимости знания природной, социальной и экономической специфики России. Это большая редкость.

Какие символы, места, слова будут напоминать нам в дальнейшем о пандемии? 

Владимир Каганский: Сейчас эта тема преждевременна и слишком обширна для обсуждения. Давайте встретимся через год и поговорим об этом. Хорошо историку – он работает с завершившимися процессами. А ковид поставил вопрос о том, какими методами осмыслять длящуюся современность. Оказывается, что жить в ней проще, чем выработать стратегию по ее осмыслению. Это определенно важная цивилизационная проблема. Возможно, для западной цивилизации это станет очень благодетельной встряской.