Марина Безуглова: «Привычки, которые мы сейчас приобретаем, сформируют наше новое поведение в будущем»

Онлайн-сервисы обеспечивают такую безопасность за счет социального дистанцирования: делаешь все, что нужно, но ни с кем физически не контактируешь – и не заражаешься. И удаленная работа, весьма вероятно, не закончится в тот же момент, что и карантин. Действительно, может быть, после эпидемии у нас будет меньше офисов и больше удаленной работы.

Я думаю, то, что мы сейчас переживаем – социальное дистанцирование, гигиеническая настороженность, – все это войдет в нашу жизнь. Конечно, мы вернемся к офлайн-общению, но расширившийся репертуар онлайн-активности, вероятно, закрепится. По разным причинам: связанным с гигиеной, комфортом, экономией времени. Привычки, которые мы сейчас приобретаем, вполне возможно, сформируют наше новое поведение в будущем.

Лариса Паутова: В связи с масками вспомнился один случай. Пару лет назад один наш сотрудник появился в маске (у него было вирусное заболевание) на очень важном совещании. Я обратила на это внимание и потом тоже как-то носила маску. Все подходили ко мне и говорили: «Что случилось? Уйди от меня подальше». Старались со мной не контактировать…

Как наше переживание телесности и вообще наше отношение к себе и другим поменялось, после того как мы надели маски? Мне, на самом деле, нравится ходить в маске: можно не краситься, тебя никто не узнает. Очень удобно: я надеваю маску (у меня строительная маска 3М) и чувствую, как меняются мое отношение к моему телу и взаимоотношения с людьми. А у людей еще разные маски: у кого-то – простенькая, а у кого-то – такие модные.

Войдет ли ношение масок в привычку? Вспомните бесконтактные наушники, как они вошли в моду. Однажды мы стали вдруг говорить не в трубку, а по гарнитуре – это был шок, а потом шок прошел. И с масками пройдет? И мы станем на свидание в масках ходить? Это утопическая фантазия или реальность, как вы думаете?

Марина Безуглова: Безусловно, мы чаще будем надевать маски. Думаю, это станет правилом хорошего тона: если у тебя насморк, ты чихаешь, то будет просто неприлично появиться в общественном месте без маски. 

К тому же у нас будут новые периоды ОРЗ, гриппа. Людям гораздо проще будет надевать эти маски. Исчезнет барьер «я какой-то не такой, на меня все смотрят». Скорее будет «я в тренде, я легко с этим обхожусь».

Когда закончится карантин и мы все потихоньку будем выходить из изоляции, маски будут сниматься последними. Я видела интересную фотографию из Китая. Китайские школьники вернулись в классы, и все до одного сидят в масках, у них еще и пластиковые щиты, как у врачей, которые непосредственно работают с COVID-пациентами. Так вот, весь класс сидит в таком виде. Они вышли, сократили социальную дистанцию, но их настороженность все еще высока. Потому что вероятность заболеть все еще сохраняется.

Радик Садыков: Обратимся еще раз к гигиенической настороженности. В чем еще она выражается, кроме того, что мы чаще моем руки, носим перчатки, соблюдаем дистанцию? Я намекаю на возможность говорить об изменениях в представлениях о другом как источнике опасности. О теле другого. Думали ли вы в этом направлении?

Марина Безуглова: Мы еще поживем в ситуации эпидемии какое-то время и постепенно привыкнем к тому, что каждый человек, которого мы встречаем, – источник потенциальной опасности. С точки зрения риска заражения. Мы знаем, что больше 40% случаев – бессимптомные. У другого может не быть никаких симптомов, а он распространяет вирус. Да, настороженность будет и по отношению к тем, с кем мы общаемся. И к поверхностям, к которым мы прикасаемся.

Есть ощущение того, что вирус может быть везде. Оно в какой-то мере тоже входит в понятие гигиенической настороженности. Думаю, желание после возвращения из общественного места не только помыть руки, но еще и санитайзером вещи обработать у многих останется.

Но это необязательно будет со всеми. Сейчас 71% моет руки часто и пользуется санитайзером. Со спадом пандемии и эти цифры уменьшатся, но определенная часть выборки, обученная, останется с новыми привычками. Если будет следующая эпидемия, то, скорее всего, еще какая-то часть выборки обучится. Мы адаптивные и обучаемые – все, что помогает нам выживать, встраивается в нашу жизнь. Соответственно, много зависит от того, насколько развита личная тревожность: наиболее тревожные будут и дальше эти привычки использовать в своей жизни. И в целом вектор эволюции постепенно приведет нас к принципу «меньше трогаешь – меньше рискуешь».

Есть зрелые и незрелые способы психологической защиты. Отрицание, вытеснение – это плохо, так как можно выйти из кризиса с психосоматикой. А рационализация или сублимация в творчество – это зрелые способы, мы хорошо адаптируемся, объясняя себе, что происходит или переводя напряжение в творческую энергию. Мне кажется, сейчас хороший момент и для некоторого психологического образования людей.

Радик Садыков: Тут важно не забывать, что эта история еще и классовая. Вот мы недавно обсуждали с нашей коллегой-социологом пример. Представьте знакомую картину: группа из трех-четырех мужчин, которые общаются о чем-то своем около лавочки или автомобиля. Мы знаем такой вид досуга. Обычно это мужчины из низших классов, где нормативен гипермаскулинный тип поведения. Совершенно ясно, насколько мы можем их понимать, что для них надеть гигиеническую маску и перчатки и в этом «стоять с мужиками» равносильно потере лица. Социальное давление в таких группах очень сильное. Никакая просветительская работа их не убедит. Кажется, единственное, что может помочь, – это если сработает эффект социального заражения, я имею в виду, что эти мужчины скорее наденут маски тогда, когда все вокруг будут в них ходить. И то не сразу. При этом я далек от того, чтобы их как-то стигматизировать, и исхожу из известных наблюдений социологов и вещей, которые мне просто опыт подсказывает.

Учитывая этот разворот, можем ли мы говорить о том, что в будущем можно ожидать роста осознанности в отношении здоровья, или же мы говорим об изменениях в практиках, которые касаются только тех, кто уже был к ним готов, имея более-менее сформированную установку на заботу о здоровье? В их жизнях, вероятно, что-то поменяется. А говорить о возрастании общей культуры здоровья в данном случае не приходится, я думаю. А как вы думаете? Или все-таки это диффузно охватит всех?

Марина Безуглова: Думаю, что больше людей станут осознанными в отношении своего здоровья и начнут заботиться о нем. Я говорила уже, что на кризисах мы обучаемся. То есть каждый раз еще какая-то часть людей формирует новые привычки. И если раньше осознанное отношение к здоровью практиковали люди, которые образованы и много читают, то сейчас популярность темы здоровья стала шире. Ведь сейчас поддержание иммунитета равно выживанию.

Чтобы выдержать встречу с инфекцией, ты должен обладать хорошими жизненными ресурсами. Мы видим, как люди с готовностью следуют разным рецептам. Где-то сказали, что помогают лимоны, – все скупили лимоны. Где-то сказали, что чеснок, – покупаем чеснок. Появилась информация про имбирь – быстро подхватываем идею. Мы видим, что люди очень активно отзываются на эту информацию. Я видела в аптеке, еще до введения самоизоляции, как люди скупали «Арбидол». Это были те люди, которые раньше точно об этом не задумывались, вполне возможно, как раз те самые мужчины, стоящие группками, о которых вы говорили.

Тема здоровья стала актуальна для всех. Мы обучаемся не на том, что кто-то где-то нам сказал, что если хорошо себя вести, осознанно заботиться о своем здоровье, тогда через много лет мы не заболеем, у нас все будет хорошо. Теперь обучение происходит прямо сейчас. Если ты прямо сейчас не в стрессе, занимаешься физической активностью, полноценно питаешься, у тебя есть шанс выжить. Теперь так стало.

Лариса Паутова: Действительно, видны гендерные различия. У мужчин с заботой о здоровье похуже, чем у женщин. «Настоящий мужик не болеет», чеснок, водка, баня – и на тот свет. А я вот скупила имбирь, куркуму, лимоны, мед. «Арбидолу» уже не верю.

Радик Садыков: Вы только что сказали про рационализации. Есть очевидные рационализации – теория заговора, например. «Покажите нам вирус» – в Якутии шахтеры вышли с такими лозунгами. Но есть и более тонкие. Вам приходилось наблюдать такие? Может быть, не все используемые рационализации связаны с самообманом?

Марина Безуглова: Если говорить о рационализации, отражающей реальность, то она в следующем: инфекция в 80% случаев протекает легко. Да, 15–20% требуется госпитализация, но всего лишь 5% – тяжелые случаи. И когда эти 5% тяжелых случаев попадают в госпиталь, где есть врачи, есть аппараты ИВЛ, шансы выздороветь очень велики. А вылечившись, можно быть здоровым всю оставшуюся жизнь. И вот такая рационализация на самом деле помогает сохранять спокойствие и сидеть дома. Мне во всяком случае. Потому что я понимаю, что если этого не делать, то эпидемический рост может быть более острым, тогда тяжелые формы будут лечиться, исходя из ограниченных ресурсов здравоохранения, искусственная вентиляция легких будет предоставляться на ограниченное время, две недели подышал, не задышал – следующему уже нужно. Эта логическая цепочка идеально подпитывает мою мотивацию сидеть дома и не ходить на пикники с друзьями.

Радик Садыков: Немного про работу и про дом. «Удаленка» – это новые корпоративные реалии. Как этот новый режим работы сказывается на сотрудниках? И какие новые задачи встают перед руководителями?

Марина Безуглова: Очень важно уметь разграничить контексты: рабочий и личный. Кому-то не хватало времени выполнить работу, потому что нужно было за детьми следить, а они – на домашнем обучении. Кто-то не смог от компьютера уйти, закрыть крышку и перестать работать вечером. Не хватает четких границ: закрыл ноутбук – пошел домой.

Далее. Гибкий график работы неизбежен. Кто-то может днем посвятить время детям, а вечером работать. Все это здорово, если есть согласование с руководителем, если человек пишет автореплей: «В эти часы я недоступен». Очень важно просто обозначить коллегам, как вы работаете дома. Это требует определенной алгоритмизации. Благодаря четким правилам можно организовать эффективную работу.

Лариса Паутова: А дети? Мне кажется, самая ужасная ситуация – у женщин с детьми-школьниками. Двое, трое, четверо детей – и все в Zoom, а мать еще должна готовить. Как сохранить well-being и психологическое спокойствие?

Марина Безуглова: Здесь пора, может быть, задуматься о ролях внутри семьи и перераспределить обязанности. Я видела очень интересный пост в Facebook: мама троих детей организовала все так, что ее старшие дети присматривают за младшими. У них такая круговая порука. Это, конечно, вызов, и это тяжело, но я уверена, если еще месяц посидеть, то все будут большими профи в этом. Мы должны развивать навыки адаптации. Креативность сейчас – очень востребованный навык. Другой навык – стрессоустойчивость, и мы сейчас получаем своеобразную прививку. Третий – эмпатия. Это эмпатия и эмоциональный интеллект. Это когда мы учимся понимать других людей. Все три навыка нам сейчас очень нужны. Собственно, эти три навыка я описала в своей книге «Wellbeing. Управление стрессом и развитие креативности».

Радик Садыков: Суммируя сказанное, какие изменения сегодня действительно кажутся вам необратимыми? Каким мы увидим мир, выйдя из эпидемии?

Марина Безуглова: «Необратимые» – мне не очень нравится это слово, в нем есть какой-то фатализм. Я бы сказала иначе. Ничего необратимого нет. Наш мозг очень пластичен, мы можем приобретать новые привычки, помогающие нам жить, а от ненужных отказываться.

Возможно, сейчас мы приобретаем какой-то новый майндсет, новый стиль мышления благодаря тому, что мы осознали: мир действительно глобальный, в нем нет границ, перед вирусом все равны – богатые и бедные страны. Сейчас, как никогда, чувствуется, что любые проблемы человечества можно решать вместе. И эта коллаборация приходит на смену конкуренции.

Я не считаю, что этот майндсет приобретут все люди, но все же большинство из нас. Почему я так думаю? Потому что даже в индустрии, в бизнесе все обсуждают одно: как мы будем выходить из этого кризиса. На этих сессиях я замечаю, как все чаще звучат слова про заботу, про поддержку, про эмпатию. И эта поддержка основывается на взаимной ответственности брендов и людей. Мне бы хотелось, чтобы именно эти изменения были необратимыми.

Лариса Паутова: Одни социальные исследователи говорят, что сегодня в обществе падает доверие, а другие – что, наоборот, эпидемия побудила людей помогать друг другу. Вот были какие-то тренды, мы про них рассказывали, и вдруг все стало немножечко по-другому. Не возникло ли у вас ощущение, что все, что мы фиксировали эти последние два года, перечеркнуто тем, что произошло?

Марина Безуглова: Нет, как раз сейчас я занимаюсь интересной работой – переосмыслением глобальных трендов. Ценности, на которых базируются эти тренды, не меняются в результате форс-мажора. Может меняться поведение, удовлетворяющее этим ценностям, но сами ценности остаются. Какие-то тренды приобретут дополнительную динамику, будут зарождаться новые. Я бы сказала, что эта эпидемия просто высветила некоторые важные аспекты: стремление к здоровью и вера в медицину – сейчас это вышло на первый план. Это не значит, что экологический тренд перестал существовать. Мы после эпидемии начнем заниматься пожарами, и, уверяю вас, экологическая повестка для каждого станет крайне важной.