«Не ждать, когда официально объявят, что пандемия закончилась, а находить возможности для восполнения ресурсов»

В марте 2020 года я призвала коллег-психологов помочь медикам. Тогда медики говорили, что у них не всегда была возможность прийти на консультацию, но вот фоном включить на телефоне вебинар и послушать – это ценно. Поэтому мы узнавали, какие темы для них актуальны, и делали вебинары. Несколько человек, которые работали в «красной» зоне, делились своим опытом.

Нам звонили из разных стран, у нас были психологи из 23 регионов России и трех стран. Сейчас у нас телефоны в 14 городах, мы до сих пор принимаем заявки, и медики по-прежнему звонят нам. Мы намерены продолжать работу, потому что, когда пандемия закончится, медикам потребуется несколько лет на восстановление, и мы готовы их поддерживать.

Наш волонтерский проект состоит из чатов психологов, у нас нет как такового рабочего дня. Мы мотивируем психологов тем, что обучаем их, поддерживаем, создаем бесплатные супервизии – есть профессиональное сообщество, причастность к большому делу. К нам присоединилось огромное число людей, но поначалу заявок было немного, поэтому мы открыли и другие линии помощи – тем, кто переживает кризисную ситуацию, заразившимся (ее мы пока закрыли, но, если будет третья волна, откроем снова). На сайт приходит заявка, попадает на куратора линии, он подбирает того психолога, который компетентен работать с конкретной проблемой.

Не скажу, что у меня огромный управленческий стаж, позволяющий быстро организовать что-либо. Мы даже внутри проекта использовали такую метафору: мы уже летим, мы в воздухе и собираем самолет на ходу. Трудно пришлось в пик, когда было 300 психологов и сама я была сильно вовлечена в проект: внутренний баланс жизни, работы и волонтерства иногда нарушался. В какой-то момент были и усталость, и выгорание. Но как специалист я у себя это замечала и вовремя реагировала, восполняла ресурсы и продолжала работала.

Прошлой весной к нам обратилось много психологов. Некоторые из них вели практику у себя в кабинете, а когда всех закрыли дома, эти специалисты остались без клиентов. И с первых дней проекта мы проводили каждую неделю по два, по три вебинара по кризисному консультированию – объясняли, в чем специфика краткосрочного психологического консультирования, чем оно отличается от длительной терапии, как консультировать в онлайне, что возможно дистанционно, а что нет. Мы пригласили нескольких спикеров, а потом коллеги сами делились опытом, регулярно проводили супервизии и там это обсуждали. Мы помогали психологам адаптироваться к новому формату.

Поэтому мы с первых дней создали группы поддержки для психологов, в которых помогали им прийти в ресурсное состояние. Мы в одной подводной лодке. У психологов тоже болели родственники, болели они сами, они точно так же находились в состоянии неопределенности из-за пандемии. Допустим, когда психолог сотрудничает с МЧС, он прилетает на место землетрясения помогать людям, но сам он не пострадал от него. Или самолет падает – психолог помогает тем, кто потерял близких, но сам не является жертвой трагедии, поэтому он находится в устойчивой безопасной ситуации и у него есть ресурс. Пандемия отличается от подобных ситуаций, потому что психологи тоже переживали тревогу, потерю дохода – все те же эмоции, которые свойственны остальным людям. Чем мы немного отличаемся, так это нашей осознанностью, у нас есть инструменты самопомощи. И мы быстрее проходим эти кризисы. Но это не значит, что мы железные.

В апреле 2020 года было очень тревожно. Беспокойство и страх в подобной ситуации – это нормально. Они как раз заставляют соблюдать необходимые меры безопасности. Поэтому важно не избавиться от тревоги, а понять, что ее провоцирует и какими действиями ее можно понизить. Можно образно представить тревогу как пожарную сигнализацию. Если срабатывает звуковой сигнал, мы не выключаем его, делая вид, что ничего не случилось. Мало пользы и в том, чтобы панически реагировать на этот сигнал, кричать «Пожар!» и при этом бездействовать – надо же вызывать специальные службы, выявить источник. Тоже и с тревогой: не нужно ее пугаться или игнорировать – нужно выявить источник и перейти к действиям.

С заболевшими ковидом мы фокусировали внимание на том, что им важно отыскать ресурсы для восстановления организма, то есть не суетиться, а найти человека, который будет заниматься контролем медицинских вопросов, чтобы эта тревога не мешала. Например, я измеряла сатурацию, видела, что показатели в норме, значит, не нужно тревожиться, а просто нужно лежать и болеть.

У медиков мы смотрели и на эмоциональное состояние, и на физиологические реакции. Если нарушился сон, аппетит, то нужно восстанавливаться. Часто на фоне сильной усталости тревога зашкаливает настолько, что с ней очень трудно справиться. Тогда необходимо основные силы направить на заботу о базовых потребностях – это сон, хорошее питание, физическая активность, общение, прогулки на свежем воздухе.

Бессонница – это уже признак серьезного нарушения, и тут может потребоваться консультация с врачом-психотерапевтом, с психиатром: возможно понадобится какое-то медикаментозное сопровождение. Психологи помогают выявить тревоги, увидеть ресурсы, которые позволяют с этими тревогами справиться, а психиатры дают медикаментозную поддержку.

Сначала от медиков были заявки, связанные с отсутствием средств защиты и поддержки от администрации, – в таких случаях я была бессильна. Иногда они жаловались, что ощущают себя винтиками в системе, что от них ничего не зависит. Это бессилие создавало очень мощный фактор выгорания. Психологи помогали сфокусироваться. Важно переводить фокус внимания: да, ты не можешь повлиять на то, чтобы у всех были маски, но на что-то можешь. То есть: я не могу повлиять на какие-то макропроцессы, а что я все-таки могу, какой вклад я могу сделать сейчас? Я могу сегодня помочь пациенту, поддержать коллегу.

Мы помогали и административному аппарату – у руководства тоже был очень сильный стресс, высокая нагрузка. И тоже часто была эта беспомощность, недостаточность ресурсов, чтобы сразу все наладить.

Позже были запросы, связанные с коммуникациями, когда у медиков начала появляться агрессия по отношению к пациентам: кто-то там не хочет госпитализироваться. Во вторую волну медиков уже волновало, чтобы мы помогали пациентам. Они прямо передавали их нам. Регулярно обращались и те, кто терял близких (осенью было очень много таких заявок), кто был совсем в кризисной ситуации. Помню заявки от медиков, когда начали умирать их коллеги, и это поднимало волну переживаний: «А вдруг я тоже умру». Из последнего – заявки от медиков, но связанные больше с их отношениями в семье, потому что нагрузка легла не только на самих медицинских работников, но и на их семьи: в кого-то стало возникать недопонимание, у кого-то появилось сильное чувство вины, что они детям внимания не уделяют.

Родственники медиков обращались очень часто, и у нас была линия заразившихся и их семей: допустим, папа в больнице, человек не знает, что с ним, как ему помочь, – тоже было ощущение бессилия. И психологи помогали справиться с эмоциями, понять, что человек может для своего родственника сделать, чем ему помочь? И сопровождали семью на протяжении нескольких недель, пока эта критическая ситуация оставалась.

Для одних медиков повышенное внимание к ним естественно и не доставляет дискомфорта. Для других это источник стресса, к которому они неустойчивы и с которым не в состоянии справиться.

Тема геройства нередко становилась способом манипуляции, воздействием на стыд и страх. Каждый человек имеет право на свободный выбор: работать ему в «красной» зоне или нет. Ведь у каждого могут быть свои обстоятельства: хронические заболевания, родственники в зоне риска и т. д.

Когда медикам транслировался героизм, они могли попасть во внутреннюю ловушку. У многих из нас есть дефицит похвалы, дефицит хорошей обратной связи. А тут вот она: «Ты герой, ты герой» – очень сложно отключиться от этого, внутрь себя посмотреть и понять, что происходит, что сейчас важно для меня лично. Готова я идти в «красную» зону или нет. Важно фокусироваться не на внешние мнения и оценки, а на внутреннее желание, ответить себе: «Что для меня сейчас наиболее важно, что я выбираю для себя сейчас? На чем основан мой выбор?»

С другой стороны, мне не хочется обесценивать этот героизм. Ценность медиков стали признавать, и это важно. Но хорошо бы, чтобы это было не через манипуляции, а прямо: конечно, на них пришелся удар и выпала высокая нагрузка. Ценить вклад медиков – это очень естественно.

Есть медики, которые адаптировались к работе в «красной» зоне и не драматизируют ее. Это те, чья жизнь не сильно изменилась, но таких немного. У кого-то проявляется цинизм – это эмоциональная защитная реакция.

Сейчас пошла вакцинация, ситуация с коронавирусом стала менее напряженной. И важно, чтобы во времена таких затиший медики не находились в режиме боевой готовности, чтобы у них была возможность расслабиться, съездить на природу, заняться чем-то, не связанным с работой, что даст им ресурс, будет для них приятно. То есть не ждать, когда официально объявят, что пандемия закончилась, а уже сейчас находить возможности для отдыха, для восполнения ресурсов. Потому что если мы находимся в режиме ожидания, если мы терпим, то это приводит к истощению.

Сейчас у медиков сильное истощение, и они либо не осознают, насколько устали, либо уже работают на автопилоте. Важно, чтобы в какой-то момент случилось внутреннее психологическое переключение, что пандемия закончилась: мол, я внес свой вклад и теперь могу жить не в режиме войны или боевой готовности, а в удовольствие.

Представьте: спустя время пандемия закончится, но врачи будут мыслями возвращаться к ней, потому что там какие-то недопрожитые истории, конфликты, которые заблокировало бессознательное. В «красной» зоне была высокая напряженность, медики были загружены, у них не было ресурса, чтобы конфликт решать, и он мог зависнуть – чувство такой незавершенности может мучить человека годами. И он либо замыкается и мало коммуницирует даже с близкими, либо начинает постоянно проговаривать одни и те же ситуации, то есть зависать. Ситуация полгода назад произошла, а человек все еще внутри нее находится. Это говорит о том, что произошел какой-то надлом в его ценностях: может быть, он переживает предательство, мол, я 20 лет жизни отдал больнице, а там так со мной поступили, мир рухнул. И если он застревает в этой ситуации, то, конечно, ему нужна помощь.

Для медиков больница – второй дом, где они проводят много времени. Там у них с коллегами выстраиваются не только деловые связи, но и эмоциональные, там проявляется взаимовыручка. Потому и включаются такие психологические механизмы восприятия: «Если ты в «красной» зоне – ты свой, а если отказался – чужой». Как не допускать таких конфликтов внутри сообщества – трудный вопрос. Для начала в этом сообществе должны принимать право свободного выбора каждого.

По моим наблюдениям, проще воспринимали пандемию врачи «красной» зоны: они направляли свою энергию на заботу о пациентах, и это давало им смысл. Те, кто оставались вне «красной» зоны, становились внешними наблюдателями, однако их эмоциональные переживания нередко были даже более глубокими, если они не находили способа реализации своего вклада в происходящее. «Когда я в «красной» зоне, мне некогда переживать – я пошел капельницу ставить. А так я остаюсь с переживаниями, которые внутри кипят».

К нам обращаются не так много медиков – даже заразившихся больше, потому что, во-первых, на это нужно выделить время, а у медицинских работников его и так дефицит, а во-вторых, для них важно держать лицо. Медики вообще привыкли многое в себе держать. Они скорее таблетку от головной боли выпьют, чем обратятся за помощью. Они сами привыкли всем помогать.

К сожалению, в нашей стране до сих пор низкая культура заботы о психологическом здоровье. Нет такой нормы: если мне плохо и эмоции зашкаливают, я обратился к квалифицированному психологу. Бытует мнение, что если ты пошел к психологу, то ты псих. Утрированно, но такое до сих пор есть. И у медиков этой культуры нет: они не понимают, кто такие психологи, еще и путают их с психиатрами, с психотерапевтами, те таблетку дадут, а я сам разбираюсь в таблетках. В начале пандемии мы проводили вебинары, чтобы рассказать, с какими запросами стоит идти к психологу, чем они могут помочь. Потому что, если бы медики знали об этом, то чаще обращались бы к ним.

Во время первой волны пандемии на сильный эмоциональный стресс медиков особенно остро влияла неопределенность. Пациенту для доверия врачу важна открытая коммуникация. Но как выстраивать эту коммуникацию, когда у медика недостаточно информации? Медики сами не имели представления о вирусе, у них не было ответов на те вопросы, которые им задавали пациенты, к тому же протоколы лечения постоянно менялись. Мы в проекте даже разработали для медиков памятку с фразами для поддержки пациентов и подчеркивали, что с пациентами важно выстроить контакт. Все-таки какая-то информация есть, и на нее можно опираться – например, приводить примеры успешного выздоровления у других, разъяснять, какие шаги сделаны, какие предстоит сделать, то есть дать понять, что ситуация под контролем.

Некоторые пациенты ждут от врачей не только медицинской помощи, но и эмоциональной поддержки. И не всегда у врачей есть на это ресурс, особенно в условиях пандемии. Поэтому мы предлагали медикам передавать пациентов, которым нужна эмоциональная поддержка, нам: было важно, чтобы врачи фокусировались на физиологическом лечении в первую очередь. Мы, можно сказать, сотрудничали с ними в такой форме.

Очень часто у пациентов было недоверие к врачам. Возможно, был негативный прошлый опыт, может быть, халатное отношение какого-то врача, и из-за этого люди перестали доверять медикам – поняли, что на них полностью надеяться нельзя. Пациенты обобщают негативный опыт на всех, и медикам приходится тяжело, когда они с этим встречаются. Они же не могут отвечать за другого человека, который где-то, может быть, что-то сделал не так.

Если мы говорим про формирование доверия, то должна измениться культура общения: когда врач будет видеть пациента, который хочет знать, что с ним, хочет понимать, как его будут лечить, это и для врача будет нормально. А то еще с советских времен пошло, что врач воспринимает перед собой обезличенного пациента. Советская система обезличивает человека, и врач действует с экспертной позиции «сверху»: «Я сказал: иди делай, пей таблетки». Как будто пациент не должен понимать, зачем ему пить таблетки, как они действуют и вообще подходит ли лично ему этот препарат.

Многие пациенты сталкивались в своей жизни с ситуацией, когда они сделали какие-то анализы, даже дорогостоящие, а после держали результаты в руках и не понимали, что на этих бумажках указано. Сейчас люди становятся более осознанными. Для них важно не только получить рецепт – важно, чтобы врач дал конкретику: объяснил, что происходит с пациентом, что означают результаты анализов и какие дальнейшие шаги нужно предпринять. Врачи могут думать: «Чего это мне не доверяют, я же тут эксперт». Но люди становятся более ответственными, и им важно понимать, что с ними происходит, а когда врачи это проясняют, тогда у пациентов формируется представление о лечении и на этом фоне вырастает доверие.