«Немножко улыбнуться и сделать голос добрее»

Медсестра онкологического центра Ханты-Мансийской ОКБ

Мы живем в регионе, который не был в числе лидеров по заражению коронавирусом. Большинство людей в городе вообще до сих пор не верят в существование вируса. Да, в интернете мы видим много картинок с медиками – мол, сидите дома, мы боремся за ваше здоровье. Медики борются, а люди ходят по улице, даже в такой ситуации не воспринимая этот лозунг всерьез.

Никто точно не понимает, что за ситуация в городе, в стране, – люди не верят информации в СМИ, мол, они, возможно, скрывают всю статистику по коронавирусу. Когда у нас лежало в «инфекции» 50 человек, люди мало знали об этом и так же гуляли, отпускали своих детей на площадки. Моя бабушка живет на юге страны – у них ситуация с коронавирусом была настолько серьезная, что когда она выходила из дома, через сто метров ее ловили со словами: «Вам больше 65 лет – возвращайтесь домой». Здесь у нас если кто-то и патрулирует улицы, то не сильно обращает на все это внимание: ну, идут порядочно, и пусть идут. И люди думают: «О, мы пойдем дальше, мы пойдем всей семьей, с друзьями на шашлыки, покупаемся». Поэтому улицы полны людей: все гуляют, никто не соблюдает дистанцию и масочный режим. Каждый начинает верить и соблюдать меры, когда у него в семье появляется заболевший, когда это касается лично его, – человек же учится только на своих ошибках в лучшем случае.

Я работаю в онкологическом отделении, и там людям некогда думать об эпидемии: время идет на дни, на недели, на месяцы. За все это время не было пациентов, которые боялись бы заразиться, даже когда мы говорили, что в соседних отделениях, вероятно, есть инфицированный пациент и возможен контакт. Эта онкология настолько угнетает их, что коронавирус для них – ничто, они не чувствуют опасности, их больше заботят собственное состояние и борьба с их основным заболеванием. Наши пациенты с непониманием реагируют на то, что операционный план снижен, что их не будут оперировать, они готовы лежать в больнице в период карантина, лишь бы продлилось время их жизни. Главное для них – чтобы операция состоялась и прошла успешно, им вырезали рак, не пошли метастазы, а все остальное – это уже второстепенно. Разговоры о коронавирусе всплывают, только если мы включаем вечером новости. После просмотра часто слышишь мнение, что все происходящее в мире – это только политика и какой-то стратегический ход.

Наш онкоцентр прекрасно оснащен, но все равно смущает, что коронавирус находится где-то рядом. Мы не работаем в «красной» зоне, и страха не было, пока один наш пациент вдруг не стал утверждать, что он был в контакте с людьми из зоны риска и мог, заразившись, принести это в отделение. Все послеоперационные проявления были похожи на коронавирус, но в тоже время объяснялись и его основным заболеванием. На тот момент мы уже неделю всем отделением были с ним в контакте без защитных костюмов. А на первых порах нам выдавали по одной маске на рабочую смену от 10 до 24 часов, их катастрофически не хватало. В случае с этим пациентом, конечно, администрация быстро среагировала, его поместили в изолятор, провели нужные диагностические тесты и действовали согласно всем инструкциям, решили проблему с защитными костюмами. У пациента оказался отрицательный тест на коронавирус, после чего мы все вздохнули с облегчением. Сейчас маски выдают, но все так же одну на рабочую смену, мы уже привыкли. Но иногда возникает в мыслях тревога, что случай повторится.

Когда мы подавали списки для резерва в «красную» зону, из сорока человек среднего персонала только пятеро четко понимали, что если нас позовут, то мы согласны. Потому что у нас нет причин для отказа – пожилых родственников рядом или детей. Грубо говоря, нам нечего терять, мы могли спокойно пойти работать, помогать людям. Тогда не стояло финансовой стороны вопроса. Из этого списка для опасной зоны пока потребовались только двое. 35 человек сказали «нет», и их можно понять. Все медработники – простые люди, обычные граждане, и понимая серьезность заболевания и наблюдая за опытом коллег в Центральной России, они боятся остаться инвалидами, боятся, что легкие станут в дырочку, как дуршлаг.

Те, кто пришел на работу с коронавирусом именно с первыми пациентами, заслуживают невероятного уважения – они были мотивированы в первую очередь призванием, а не финансовым вопросом. Приказы губернатора, президента и все остальные акты по введению оплаты труда в опасной зоне пришли гораздо позже. А этих людей привел человеческий героизм.

Спасибо нашему правительству: они смогли поощрить людей, которые трудятся в «красной» зоне, хорошими премиями, достойными выплатами. Смогли привлечь больше сотрудников на борьбу с коронавирусом. Но в то же время люди, которые работают в других отделениях, остаются без квартальных премий. А ведь эти отделения продолжают работать в полную силу, только еще и с кадровым дефицитом – сотрудников оттуда забрали в «красную» зону. К тому же в этих «безопасных» от коронавируса отделениях тоже могут появиться потенциально больные люди. Поэтому все двояко: медиков хвалят и поощряют, но тут же лишают должного, это палка о двух концах.

Если ты только окончил медицинскую академию, медицина – это уже призвание, дальше идет выбор направления. Стационар для меня – это то место, где я могу проявить себя, быть максимально востребованной, заинтересованной в процессе помощи человеку. Если говорить о духовном, то можно и искупить какие-то свои грехи, расценивая помощь как благотворительность. У меня нет огромных средств, чтобы выделять в благотворительные фонды, но я могу своим добром и заботой осветить душу нуждающегося человека, и мне это важно. Я люблю свою работу, и мне хочется прийти поддержать бедного пациента, который теряет надежду с каждым днем, с каждой минутой.

Пациентам нужно пред- и послеоперационное внимание, ведь они в сознании, когда ложатся на холодный операционный стол, видят операционные лампы вокруг, людей в спецодежде, сосредоточенных на благополучном исходе операции. Им незнакомо все происходящее, им страшно: «А я вообще выйду из-под наркоза? Буду ли я жить после операции? А где я окажусь?» Они не знают, что будет дальше, разве что со слов врача, который описывает им весь процесс.

Они приезжают из операционной, подключенные к аппарату ИВЛ. Спустя какое-то время просыпаются, восстанавливаются, бодрятся, начинают дышать самостоятельно. Когда они открывают глаза и осознают, где находятся, они так рады видеть рядом медработника, им хочется обо всем расспросить и, возможно, услышать вердикт. Но единственное, что может медицинская сестра, – приободрить, улыбнуться и проявить добро в голосе. Можно даже не улыбаться, показать отношение взглядом – глаза говорят многое. Люди сразу заметно успокаиваются, некоторые начинают светиться, вдохновляться и по-детски радоваться. После такого приема у них появляется чувство доверия: они могут расслабиться и уснуть, отдохнуть после операции, хотя находятся в незнакомом помещении с незнакомыми людьми. Если медицинская сестра делает все это с чистым сердцем и просто по-человечески, то пациенты чувствуют себя более уверенно, более раскрепощенно: стараются делиться своими эмоциями, предельно откровенно рассказывают о своем заболевании и своих ощущениях. Наверное, это отеческая роль, может быть, роль сестры милосердия. Обратная связь пациентов дорого стоит. Когда они говорят: «Я на вас смотрю, и мне жить хочется», – от этого стимул ходить на работу становится сильнее.

И, кстати, сейчас я искренне рада, что я медицинский работник. Я начала ценить свой труд, работу, город, так как у меня всегда было чувство, что я живу не в том месте, я не в своей тарелке. Коронавирус дал шанс взглянуть на все иначе. То, как живут другие регионы в это непростое время, в период безработицы и финансовой нестабильности, – все это заставило меня задуматься: а нужно ли менять город, когда в этом меня все устраивает? Я работаю на том месте, где у меня все благополучно, в то время, когда вся страна сидит на самоизоляции. И хорошо, если эти люди получают зарплату, а не сидят в отчаянии без воды и еды. Я очень рада, что моя помощь требуется и я не сижу дома. Я даже не представляю, что бы я делала дома целых три месяца. Я каждый день выходила на работу, видела улицы, это было прекрасно. Да, я ходила со справочкой, у меня были СИЗ на лице, но я выходила и радовалась, что я иду на работу, я там нужна. Неважно, что меня ждет на этой работе, – я шла с таким счастьем, которого не было, по-моему, никогда. Вот я и сказала своей профессии «спасибо».

Медсестра-анестезист отделения реанимации больницы в Тюменской области

Поначалу был страх заразиться (все непонятное немножко страшно), но в обучении мы проходили в том числе психологические аспекты. Я все соблюдаю, я защищена в СИЗ, и мне кажется, риск заразиться там минимальный, гораздо больше шансов поймать его где-то на улице, в магазине. Вообще ношение спецодежды – самое сложное лично для меня, потому что пить нельзя, ничего нельзя, сейчас начинается лето, и очень жарко в этом ходить.

Есть небольшой осадок, что возможно заражение, но нам хорошо платят, это очень хорошая мотивация. А работа осталась той же самой. В отделении реанимации мы постоянно кого-то спасаем, кого-то лечим, кого-то выхаживаем без громких слов – это вообще наша постоянная работа. Мы как работали, так и работаем, просто новая болячка, которой раньше не было. У меня в начале был профессиональный интерес – что это такое, с чем это едят. Теперь мы познакомились с этим заболеванием, стало более-менее понятно, с чем мы имеем дело.

Когда общаешься с пациентом, нужно понимать, с кем ты общаешься, и доносить до него информацию на его языке. Нельзя разговаривать с человеком, который далек от медицины, медицинскими терминами, которые он не поймет. Каждый привык по-своему: кому-то нужен партнер, кому-то нужен друг, наставник, кому-то нужна мамка – и к каждому нужно найти подход.