Терапевт частной клиники о выездах к пациентам и о том, почему лежать в стационаре спокойнее, чем дома
Весной, когда только начали вводить ограничения, я заканчивала ординатуру в Институте иммунологии ФМБА России (отделение иммунопатологии взрослых). Там наблюдаются пациенты с разными видами первичного иммунодефицита – заболевания, при котором грубо нарушена функция иммунной системы. Такие пациенты особенно уязвимы, поэтому институт закрыли среди первых.
Одновременно деканат Московского государственного медико-стоматологического университета им. А. И. Евдокимова, от которого меня направили в Институт иммунологии, предложил выпускникам помочь врачам в больницах, перепрофилированных в коронавирусные. Меня и еще 10 ординаторов других профилей направили в ГКБ № 23 им. И. В. Давыдовского. Это многопрофильная больница, один из корпусов которой сделали коронавирусным: разделили на «красную» и «зеленую» зоны, очень грамотно распределили потоки пациентов и персонала, заказали много дорогих лекарств, наладили доставку средств защиты, еды. Всего всегда хватало.
До того, как столкнуться с инфекцией на практике, меня уже охватила общая паника, нагнетавшаяся в интернете и зачастую необоснованно. Тогда часто писали, что вирус долго сохраняется на поверхностях – несколько недель. Я все обрабатывала и стерилизовала. Это было совершенно против здравого смысла. То есть я понимала, что коронавирус – это респираторный инфектант, им нельзя заразиться через кожу, просто потрогав грязные перила. Но все равно обрабатывала и стерилизовала. Казалось, этот вирус – что-то небывалое. Что он может все.
В больнице я успокоилась. Каждый день рядом со мной были опытные врачи, уверенные, что коронавирус это разновидность ОРВИ – плохо изученная, более агрессивная, но управляемая и часто излечимая.
Моя первая смена была в ночь открытия больницы. На этаже дежурили четверо: врач-терапевт, я как помощница врача, медсестра и санитарка. Пустые отделения стали заполняться потоком пациентов – мы приняли около 50 человек. Я с трудом их различала, плохо ориентировалась в незнакомом пространстве, только училась пользоваться неизвестной прежде программой. Было очень тяжело. Отделение занимало два этажа – четвертый и шестой: всю смену я бегала между ними, путалась в палатах, нервничала. Врач и я принимали и осматривали поступивших, определяли их состояние, распределяли по отделениям: кого-то – сразу в реанимацию, кого-то оставляли в терапии под наблюдением. В ту первую ночь мы провели 14 часов без отдыха, не меняя костюм, не выходя из «красной» зоны.
Когда больница заполнилась, стало проще. Ночью мы принимали по пять-восемь пациентов и следили за поступившими раньше. День начинался с Zoom-конференции с главным врачом, заведующими отделениями и врачами из нескольких других больниц, которые тоже были закрыты под коронавирус. По утрам они обсуждали сложных пациентов, статьи, которые вышли накануне в Америке и Европе. Схемы лечения менялись быстро. Если появлялись убедительные данные о неэффективности прежней терапии, на собрании врачи могли отказаться от нее и отправить медсестру заменить старые лекарства. Было супер – обычно решения так быстро не принимаются. Радовало, что врачи могли назначать столько лекарств и обследований, сколько предполагал каждый отдельный случай.
Потом был обход с заведующими и главным врачом. Лечащие врачи рассказывали им о состоянии пациентов. Дальше лечащие врачи сами обходили отделение, общались с пациентами, которых они вели: уточняли, как те себя чувствовали, осматривали, обследовали (например, я работала с врачом-урологом, умевшим выполнять УЗИ легких), корректировали лечение. В ординаторской мы обсуждали новости медицины, работали с документами. Для врачей заполнять отчеты, дневники, истории болезни – огромная нагрузка. Мы же фотографировали карты осмотра и отправляли в мессенджере в «зеленую» зону врачам, которые по разным причинам не были допущены в «красную».
Ночные дежурства мало отличались от дневных. Пациентов с ухудшением переводили в реанимацию, с улучшением – в терапию. Состояние больного могло начать ухудшаться стремительно, поэтому мои действия приобрели компульсивный характер – я ходила в палату каждый час, чтобы вовремя распознать симптомы. Было необходимо убедиться, что пока я здесь, все хорошо и мы никого не пропустим.
Я рада, что мне удалось быть полезной, но все-таки эта работа не для меня – слишком большой груз ответственности, к которому я, наверное, никогда не буду готова, потому что постоянно приходится принимать очень серьезные решения в условиях недосыпа, голода, утомления, давления. Когда появилась наружная реклама «Спасибо врачам», рисунки, на которых медики выглядели как супергерои, меня это насторожило, потому что я считаю такую романтизацию опасной – пандемия пройдет, образ врача-спасителя рассеется, благодарность сменится на гнев, начнутся суды, и все забудут времена, когда новая инфекция была головоломкой. Но когда я вышла после вот этой адской первой ночи и увидела эту рекламу, мне было очень приятно.
Сейчас я работаю в коммерческой клинике терапевтом выездной службы. На мне нет «тайвека», специального защитного костюма – я одета в обычный халат и защищена одноразовой голубой маской. Я осматриваю пациентов и назначаю лечение, могу рекомендовать лабораторное или инструментальное обследование, открыть листок временной нетрудоспособности. Болеют в основном ОРВИ. Сейчас сезон – обычные ОРВИ никуда не делись. Но с апреля по указу мэра Москвы любые признаки ОРВИ, то есть небольшое повышение температуры, першение в горле или заложенность носа расценивают как подозрение на коронавирусную инфекцию, даже если это простой насморк. Коронавирус – это и есть ОРВИ, но с опасными осложнениями. К сожалению, никакой профилактики у него нет. Конечно, нужно носить маску в общественных местах, мыть руки, быть физически активным, дома важно проветривать помещение, достаточно спать и разнообразно питаться.
Клиника, в которой я работаю, не делает тест на коронавирус. Инструкция следующая: я должна обозначить пациента подозрительным и рекомендовать ему вызвать на следующий день врача из районной поликлиники, чтобы он сделал мазок. Каждый раз мне больно от этого, потому что я понимаю, что бедный участковый терапевт уже сошел с ума от такого количества пациентов с признаками ОРВИ. Поставив диагноз «Подозрение на 2019-nCoV», я должна назначить лечение, рекомендованное Минздравом, но оно почти вредоносное: аптечные иммуномодуляторы и интерфероны, препараты без доказанной эффективности с неизвестным механизмом действия, возможно, небезопасные. Не существует таблетки от коронавируса. В направлении пишу «Ковид под вопросом», назначаю несколько препаратов и обвожу их номера в кружок, чтобы их случайно не купили, объясняю, почему назначенному мною лечению я сама же не рекомендую следовать до конца. Врач озвучивает сразу два пути: первый – путь большой машины Минздрава, второй – персональный, основанный на личных знаниях и логике. Выходит, я приношу пациентам тревогу и путаницу.
Каждому пациенту с легким течением ОРВИ я объясняю, что испытывать его симптомы – нормально, что ситуация не экстренная, что я понимаю, болеть очень неприятно, но скоро ему станет лучше, и инструктирую, как может выглядеть ухудшение, и что при этом надо делать. В общем, я учу взрослых болеть. Пациенты слышали или читали, что при коронавирусной инфекции состояние может резко ухудшиться, многие боятся этого и ведут себя невротично. Они напряженно следят за собой, очень внимательны ко всем симптомам, с большой точностью ведут дневники температуры. Очень подробно отчитываются о своем состоянии, потому что хотят предоставить максимум информации, чтобы врач точно не ошибся в лечении ОРВИ. Грустно, что люди не понимают, как устроен их организм, не могут простить ему незначительный сбой, стремятся найти в его работе ошибку и срочно ее исправить.
Переболеть коронавирусом дома и в больнице – две радикально разные вещи. В больнице пациент напуган, ему плохо, но он испытает облегчение, поняв, что врачи рядом, что они знают, чем вызвано его состояние. Все под контролем, о нем позаботятся. Пациенты дома возбуждены, у них вместо врачей – средства массовой информации и слухи, создающие ощущение надвигающейся трагедии. Это все устное народное творчество: один прочитал, другой подслушал на работе, третьему показалось. Отсюда многообразие методик профилактики и лечения: люди пьют травы, добавки, витамины, выполняют странные движения, надувают шарики, читают молитвы – только бы это прошло. У нескольких пациентов я видела дома больничное оборудование. Иногда люди принимают антибиотики в причудливых комбинациях, даже несмотря на то, что их сейчас продают по рецепту. Часто антибиотики назначают врачи – я вижу их назначения у пациентов. Это большая проблема: против вирусной инфекции препараты этой группы неэффективны, назначать их без показаний нельзя, есть риск вырастить «поколение» устойчивых к антибиотикам бактерий. Госпитализированным пациентам переболеть эмоционально легче. В больнице они видели, что в палате, куда их положили, было шесть человек, и пятерым из них было нормально, они все вместе полежали две недели и выписались, а один прошел через реанимацию и, может, вернулся.
Некоторые пациенты просят госпитализировать их или направить на КТ при неподтвержденном диагнозе. От того и другого я отговариваю: легкие формы лечат амбулаторно, а сложное обследование не выполняется на всякий случай. Неправильно, если тяжелый пациент будет дольше ждать госпитализации или обследования, потому что в больнице или в очереди места заняты пациентами, которые могли бы находиться дома. Конечно, бывает, на вызове я вижу, что пациент плох и оставаться дома ему нельзя. Тогда я госпитализирую его в государственную больницу, даже если у него ДМС: сейчас большинство страховых компаний не признают ковид страховым случаем и стремятся отказать пациенту в госпитализации. Но обычно этим людям не так важно, куда их привезут – главное, чтобы им помогли.
Вторая волна происходит прямо сейчас. Число заболевших коронавирусом растет, пациентов с пневмониями правда становится больше. Недавно деканат снова предложил нам помочь в стационарах, я согласилась, но меня еще не пригласили в больницу. Врачи в ГКБ им. Давыдовского справляются сами. Сейчас все в наших руках – не врачей, а людей. Не заболеть легче, чем вылечиться. Нужно быть предельно сознательными и предпринимать меры, чтобы не заразиться и не заразить, не искать конспирологию в распоряжениях Роспотребнадзора. Тогда больницы не придется делить на «красное» и «зеленое».
Я сторонница вакцинации и не боюсь новой вакцины. Себе ввела бы – я любознательная. Не думаю, что она будет опасной. Максимум – неэффективной. Конечно, в ее происхождении есть неоднозначные моменты – регистрация недоисследованного препарата дискредитирует науку. Если в ходе использования эта конкретная вакцина поведет себя непредсказуемо, она подорвет доверие к институту вакцинации.
В этом интервью сравниваются два опыта, которые может получить врач-терапевт на переднем крае борьбы с пандемией: первый – в инфекционном стационаре, второй – на домашних вызовах к пациентам с подозрением на коронавирус. Стационар оказывается сложным в первую очередь физически, как уже было многократно отмечено всеми работниками «красной» зоны, а домашний вызов – психологически: там врачу приходится балансировать между, с одной стороны, официальными указаниями Минздрава и, с другой стороны, здравым смыслом вместе с собственной квалификацией, которыми медработник руководствуется в каждом отдельном случае.
К тому же он должен доходчиво донести это противоречие до пациента, одновременно успокаивая его и обучая правильно переносить болезнь. Терапевт также представляет неожиданный угол зрения на пациентский опыт в стационаре и дома: оказывается, что лежать в больнице может быть психологически спокойнее, находясь под контролем врачей и будучи уверенным в лечении, тогда как дома есть риск навредить себе самолечением.