Анна Темкина: «Пандемия как учебник по социологии»

Бросаются в глаза различия по уровню доходов. Материальный ресурс позволяет раздобыть даже дефицитные предметы, если они очень нужны. Отсутствующие в аптеках маски покупаются за полчаса в интернете по 50–100 рублей за штуку. Продаются они только большими партиями, а это 6 тыс. рублей за 100 масок. Все ли могут себе это позволить?

Приведу небольшой пример из моего дневника. Я захожу в обычный парфюмерный магазин 18 марта, не могу найти именно то жидкое мыло, которым я обычно пользуюсь, злюсь, покупаю другое, слышу разговор пожилых женщин о том, что исчезло хозяйственное мыло и какое дорогое все остальное. Я понимаю, что первыми пропали из продажи дешевые санитарно-гигиенические товары, которые не входят в потребительскую корзину среднего класса, и потому он (в том числе я) их исчезновения даже не заметил.

Еще более явными становятся региональные различия, которым соответствует и классовое неравенство. Очевидно, что в Москве  возможностей гораздо больше, чем в остальной России. 

В Москве уже можно сдать тест на коронавирус. Причем это можно сделать на дому! В Санкт-Петербурге трудно добиться, чтобы это сделали даже в больнице. Во многих странах доступ к тесту ограничен. Например, во Франции невозможно сделать тест без назначения врача.

Московский чиновничий класс первым обеспечил себе доступ к тестам на коронавирус без выхода из дома. Люди с номенклатурными и материальными ресурсами имеют доступ к тому, на что остальные не могут рассчитывать. Обычно нас не очень сильно интересует роскошь самых богатых людей России. Однако, когда встает вопрос о самой жизни и смерти, эта роскошь становится слишком заметной – и ее начинают обсуждать и она вызывает негативную реакцию.

Очевидны различия в символическом капитале, и они проявляются также острее. Люди видят, что есть те, кто ездит в Европу и «привозят» оттуда коронавирус, и те, кто сидит дома и отдыхает на даче. В адрес среднего класса летят такие реплики: «а нечего за границу ездить», «нечего заразу привозить», «еще и деньги тратят на самолеты, чтобы их оттуда вывозить», «а зачем они вообще туда поехали». И это про обычный средний класс, не про upper (высший отчасти остается невидимым, но эти завесы постепенно становятся все более прозрачными – мы все живем на одной земле и дышим одним воздухом).

Неравенства и классы ранжируются по степени угрозы в связи с коронавирусом и способности к эффективной защите, начинается поиск козла отпущения – форма давно подготовлена Первым каналом. Из разных перспектив – видны разные виноватые. Для среднего класса угроза – сидящие у метро нищие или продавцы продуктового магазина, которые работают без масок и перчаток. Для последних угроза – средний класс, который поездил по заграницам и привез оттуда бог знает что. Разные перспективы предлагают разных козлов отпущения. Риски выступить в роли козлов отпущения есть у чиновников, которые с точки зрения остальной части общества – подготовили себе защиту, а людей, напротив защиты лишили. Более того, не выполняют свой профессиональной роли – мало эффективно организуя жизнь в условиях пандемии. Ну, и разумеется, срабатывает устойчивая практика – чем больше верхи карают низы за несоблюдение правил, тем больше низы придумывают способы обхода правил. Доверие это не повышает. Еще одни потенциальные враги – врач и медсестра, которые без средств защиты заражаются коронавирусом и заражают окружающих. Врач вынужден помещать в одну палату потенциально зараженных и незараженных пациентов, ему никто не помогает и не защищает – он уже стал весьма уязвимой фигурой, а станет еще более уязвимым и физически, и социально. Врачи – тоже средний класс – однако они попали в новую для себя ячейку классовой структуры – сверхпрекарную позицию. 

Еще одно стратификационное измерение – культурный капитал. Доступ к информации довольно четко разделяет людей. Хотя у молодых представителей среднего класса может не быть больших материальных ресурсов, они в основном очень хорошо умеют искать и анализировать информацию благодаря образованию, профессии, навыкам и знанию иностранных языков. На англоязычных сайтах много путаницы, но все-таки есть и очень хорошая экспертиза. В научной литературе на английском языке не так трудно найти четкие рекомендации, связанных с коронавирусом. По моим наблюдениям, в России таких нет – они также весьма эмерджентны – только начинают возникать, ибо нет навыка открытой честной публичной дискуссии, которая нужна для обсуждения сотен проблемных вопросов сегодняшнего дня. 

Обостряются неравенства в сфере труда. С одной стороны, есть люди, которые ушли на дистанционную работу, им нелегко, но все-таки они быстро адаптируются, не теряют в зарплате и продолжают свою деятельность. С другой стороны, есть люди, которые не могут уйти на дистанционную работу. Например, некоторые государственные корпорации не отпустили работников, так как не могут дать служебные документы домой. Не могут уйти курьеры, водители, продавцы, работники жизнеобеспечивающих производств. Классовая структура изменяется по шкалам заработка, престижа, рыночного спроса и – что очень важно – по степени риска. Еще одна профессиональная группа в категории суперриска – курьеры. Они абсолютно незаменимые люди, потому что желающих так работать немного, а спрос на их услуги огромный.

Еще одно измерение неравенства – возраст и гендер. В самых эгалитарных парах усиливается гендерное неравенство, не говоря уже о неэгалитарных. Сегодня есть шанс, что патриархат станет сильнее, что сильнее станут стигматизация и конфликты. Представьте семью из двух профессионалов, работающих дома, с двумя детьми. Кто-то этими детьми должен заниматься, и это, конечно, женщина. Даже появился такой анекдот: вакцину от коронавируса изобретет мать троих детей, работающая дистанционно, потому что и категория «заботы» приобретает сегодня совершенно новые формы – и в отношении к детям, когда семьям  вдруг государство сейчас не может помогать через систему детских садов и пр. Роли женщин начинают меняться – они становятся ответственными за детей 24/7, и либо ограничивают свою работу, либо сложная комбинация ролей, и так всегда проблемная, вызывает очень большой стресс.

Усиливается не только давление традиционных стереотипов на женщин, но также и на мужчин – например, в жесткой маскулинной среде соблюдение гигиенических правил расценивается как слабость, которую нельзя проявлять – соответственно, рукопожатия приветствуют, а маски не будут носить не потому, что их просто невозможно найти, а потому что это проявление «слабости». Нередко вижу и фиксирую в дневнике группы мужчин, стоящих вместе на улице (наподобие практик мужчин на улицах в южных городах, которые выступают практиками солидарности и утверждения правильной маскулинности).  Частое мытье рук, использование масок и санитайзеров, соблюдение дистанции – выполнение всех этих правил равносильно потере лица.

В возрастной стратификации резко выделилась и стигматизировалась группа 65+. Пожилые люди с низкими пенсиями вдруг превратились в объект очень противоречивой заботы, о них все говорят, для них действуют специальные правила, однако их нельзя навещать, но кроме того, они часто не признают риски и отказываются понимать такую заботу как реальную заботу. Проблемная изолированность стала еще большей. Они лишились офлайн-общения с детьми и внуками, которые к ним теперь не ходят, так как боятся принести с собой опасную инфекцию. Эта группа оказалась в совершенно особой ситуации.

Понятно, что группы, которые всегда были маргинализированы, сейчас должны находиться в ужасном состоянии. В домах престарелых, интернатах для детей-инвалидов – запредельная скученность. О них ничего не слышно. Никто не беспокоится о них. 

Сейчас нам абсолютно понятен масштаб текущего кризиса, но непонятно пока, насколько он будет продолжительным. Судьба множества новых возникающих социальных практик зависит от того, как долго продлятся эпидемия и изоляция.