• к-Темы
  • 03.02.21

«Пандемия затянулась, теперь никто себя героем не считает»

Медсестра, работающая в «красной» зоне, – о выгорании, зарплатах и неопытных студентах

qr-code
«Пандемия затянулась, теперь никто себя героем не считает»

Медицина – это призвание

Мой папа – врач, мама – медсестра, и вопросов, кем я стану, когда вырасту, не возникало. Я с детства росла в медицине, уже в 12 лет научилась делать внутривенки. Медицина – это точно мое, даже не могу себя представить в другой профессии. Единственное, я родила ребенка и поленилась что-то делать дальше, так и осталась медсестрой. А сейчас мне уже 34 и учиться на врача поздновато. Но вообще лучше быть хорошей медсестрой, чем средненьким врачом.

У меня стаж работы – 13 лет, я – ценный сотрудник, потому что руки растут из нужного места.

Когда только начался ковид, мы с девочками на работе обсудили знакомого, который съездил в командировку, а потом его закрыли дома на две недели. Мы долго смеялись: вот повезло человеку, отдохнет, на кровати полежит. Тогда никто не понимал, что нам светит работать с ковидом. Но заболеваемость росла, по больнице ходили слухи, что нас перепрофилируют. Какое-то время все привыкали к этой мысли, и однажды начальство сообщило: мы становимся инфекционкой, кто не согласен, тот может взять больничный, уйти в отпуск за свой счет или уволиться.

Я больше всего переживала, что в случае контакта с ковидным нас полностью закроют внутри больницы на две недели. Но начальство пообещало, что такого не произойдет, и сотрудников будут отпускать домой. В итоге я согласилась на работу и написала заявление о переходе в инфекционку.

Даже присесть не успеваю

Наше отделение перестроили под ковид: все вынесли, отрезали половину помещения, зашили дверь и поставили 19 коек. Кстати, через несколько месяцев отделение расширили до 27 коек, а на этой волне вообще увеличили до 33.

В первую волну мы работали по одному человеку на смену: у нас были один санитар, одна медсестра и врач. Сутки делились на четыре смены по шесть часов, и каждый сотрудник приходил на две смены: шесть часов работал, шесть часов отдыхал (для этого были отведены официальные палаты), потом опять переодевался и шел в «красную» зону.

В связи с проблемами со здоровьем я попросила не ставить меня в ночь, и мне дали пятидневку. Так что каждое утро в 8 часов я выходила на работу, а первая смена негласно считается самой тяжелой, ведь все назначения выполняются утром: ставят капельницы, делают уколы и утренние ингаляции, раздают таблетки. Еще сюда входят два кормления, в которых я тоже принимаю участие: помогаю санитару разносить еду, потому что один человек реально не справляется. Надо же каждому в палату принести, на столик поставить, потом походить-убрать. Я вообще присесть не успеваю, постоянно в движении: хожу, бегаю, нервничаю, кручусь как белка в колесе. А тем, кто во второй смене, полегче: от них требуется только таблетки раздать да вечерние ингаляции сделать.

Сейчас нам расширили штат, теперь в первую смену дежурят две медсестры. Но одновременно изменили схему лечения: все пациенты утром должны получать капельницу. И я каждый день ставлю 33 капельницы. Чуть на части не разрываюсь: пока одному ставишь, у другого уже заканчивается. Слава богу, у меня в паре есть человек, который может принести-унести, подкатить стойку, снять капельницы.

Вместо пар – работа

Так получилось, что в нашем отделении не хватало людей, и начальство взяло студентов. До пандемии у нас было много возрастных сотрудников, а им нельзя работать с ковидом. Еще некоторым коллегам не разрешили идти в «красную» зону мужья или жены, а кто-то сам отказался. И к нам попали студенты медвузов, у которых не было никакой практики: они только-только получили сертификаты медсестер. Им по 22 года, они для меня – дети. Сначала даже на «вы» пытались называть, но я запретила.

Если с таблетками и ингаляциями они как-то справлялись, то капельницы до сих пор нормально ставить не научились. И перед выходными нашим пациентам я сразу ставлю катетер, чтобы не оставлять их на произвол судьбы. Если не поставить, то в понедельник у всех руки будут синие, в гематомах. Бывает, что человек в выходные поступает, так ему говорят: «Потерпите чуть-чуть, на следующей неделе придет Аня (имя изменено по просьбе героини. – Прим. авт.), поставит катетер». Прихожу, а там лежат новички, все синие, меня ждут.

Но все равно студенты – молодцы: учатся, делают все, что могут.

У нас в отделении еще работают шесть или семь санитаров, лишь один из них не медик, остальные – студенты, у которых пока нет медсестринского сертификата. Но они нацелены его получить и свалить в сестринское, потому что среднему персоналу платят больше. Студенты же из-за денег идут в «красную» зону, и, как не прискорбно это понимать, я тоже там из-за зарплаты. Лучше работать в ковидном отделении за деньги, которые можно хотя бы ощутить в руках, чем за 28 тысяч в процедурке. Разница ощутимая.

Зачем идут в «красную» зону

Сейчас все работают исключительно ради денег. Среди коллег нет ни одного человека, который пришел бы в «красную» зону просто приносить пользу обществу: у всех то кредиты, то ипотеки. А вначале мы шли и гордились собой: герои, мир спасаем. Но пандемия затянулась, теперь никто себя героем не считает.

И общество уже иначе смотрит на нас. Например, в первую волну нам привозили обеды. Ну, такие, на четверочку, иногда с минусом, зато каждый день. Еще приносили косметику, шампуни какие-то, были бонусы в магазинах, например, в «Ленте» делали скидку медикам 10%. А сейчас вообще ничего нет.

Пациенты часто спрашивают нас: «Вы хоть денег-то заработали нормально?» Я говорю: «Ну, как нормально, больше, чем обычно, но за эту работу, наверное, и положено столько».

Единственное, во время первой волны было очень обидно, потому что не платили обещанные надбавки. Городские получали губернаторские деньги, а нам (федеральному учреждению) приходило реально в два раза меньше. Мои подружки, которые работали в других ковидариях, получали по 150 тысяч в месяц, а у меня еле 40 выходило. Да еще у них 300 тысяч давали всем, кто заболел ковидом, а у нас такие деньги получили единицы.

Кто-то из наших жаловался на госуслугах, а начальство потом к себе вызывало и говорило: «Зачем так делаешь, ай-ай-ай». И их увольняли. Перед второй волной нам почему-то все резко выдали, уравняли в правах городские и федеральные учреждения и начали платить всем одинаково.

Единственный весомый плюс работы в ковидарии, кроме зарплаты, это возможность положить к себе в больницу родственников. Мне периодически кто-то пишет из знакомых: «Помоги, у меня ковид». Нескольких я помогла пристроить, они, конечно, безумно благодарны, потому что попасть к нам можно только по договоренности с начмедом.

Многим друзьям я просто советами помогаю. Я уже немного набралась опыта: знаю, как лечить, могу расшифровать КТ и определить, насколько опасная ситуация. А сейчас, как мне кажется, болеют практически все.

В первую волну никто из знакомых не заболел, поэтому иногда люди даже не верили в существование ковида и в то, что это действительно серьезно. Некоторые реально говорили, что никакого коронавируса нет. А я им в ответ: «Я на работу просто так хожу? Лечу воображаемых пациентов, которые умирают, уезжают в реанимацию и не возвращаются?» Но потом все начали болеть, поверили, и у кого-то крышу снесло в другую сторону: считают, что ковид везде и боятся выходить из дома.

На закупки не влияем, берем, что дают

У нас в первую волну заболел только один сотрудник: девочка заразилась практически сразу после открытия отделения. А последнее время в больнице начали выдавать не респираторы, а маски с фильтрами, они не так хорошо защищают, и люди стали поголовно заражаться. За первые две недели свалилось 60% сотрудников, потом и начмед заболел, и главврач.

Еще в прошлом месяце закончились обычные костюмы, и всем пришлось ходить в полиэтиленовых. Это жесть была, выжимать можно было. Но после праздников вроде как закупили нормальные.

Мы никак не влияем на закупки, берем, что дают. В первую волну нам стерилизовали респираторы и бахилы. Могли выдать бахилы в катышках, как будто в них по навозу ходили. Или отдать респираторы с крестиками, где крестики означали, сколько раз их простерилизовали. Сейчас хоть выдают одноразовые: можно на лицо нацепить и не думать, что кто-то в эти маски уже надышал.

На сегодняшний момент в отделении остались два человека, которые не переболели. Я сама провалялось с ковидом в сентябре, причем обидно вышло: в конце отпуска сидела дома, а дочь где-то подцепила коронавирус и меня заразила. И я не получила никаких выплат, потому что заразилась не на работе.

У меня совсем немного антител, кажется, всего пять. Значит, скоро снова смогу заболеть, но я не боюсь, потому что уже все равно. Хочется, чтобы просто все когда-нибудь закончилось.

«Спасибо, что спасли»

У нас все время подбираются палаты по интересам. Например, в одной лежат рабочие, а в другой – интеллигенты: врачи, журналисты и музыканты, пытающиеся играть на гармошке, чтобы раздуть легкие. А бывает и палата вонючих полубомжей, которые лежат овощами. Думаешь, господи, поскорее бы их откапать и закрыть дверь. Кстати, такие полубомжи – самые наглые, постоянно требуют особого отношения. «Почему в выходные мимо вены кололи, почему на обед дали один кусок хлеба, а не два, почему кофе нету, а чай где». Хотят туалетную бумагу, воду. Бесят! Но они редко встречаются, в основном всем до фонаря, что ты и кто ты.

У нас иногда лежат сотрудники нашего института, они очень хорошие и покладистые пациенты. Никогда не было такого, чтобы кто-то заявил: «Я тут профессор, а вы бегайте вокруг меня».

Есть люди, которые приезжают и говорят: «Спасите, умираю». Я им в ответ: «Вы не умираете, вы такой же, как и остальные 32 человека в отделении. Тут все думали, что их пронесет, но нет, дерьмо случается». Потом рассказываю, как сама ковидом болела, и они успокаиваются.

Еще пациенты постоянно спрашивают, а что будет после ковида. Я честно говорю, что болела в сентябре, а до сих пор чувствую себя нездоровой, иногда будто воздуха не хватает. Но лично я на это внимания не обращаю: думаю, фиг с ним, не умираю, и ладно.

Люди очень разные. Кто-то даже до свидания не скажет, а кто-то будет в ноги кланяться и на колени падать: «Спасибо, что спасли». Бабки часто перед выпиской говорят: «Буду за вас молиться, не важно, крещеная вы или нет. Выйду, сразу свечку поставлю». Иногда какие-то мужчины находят мой профиль в Instagram и пишут: «Ты мне снишься, я за тебя молюсь, ты спасла мне жизнь». Дело в том, что при ковиде человеку реально плохо: у него начинается кислородное голодание, бывают галлюцинации, наступает помутнение рассудка. В такие минут он запоминает все вокруг, причем ярко и на всю жизнь. И этот мужчина запомнил меня. Теперь со всеми праздниками поздравляет, справляется, как дела, пишет, что переживает.

Пациенты часто говорят, что в обычной жизни смогут узнать мои глаза из тысячи. И реально некоторые узнают. Как-то в больницу после выписки пришел мужчина, так он меня за 100 метров вычислил, хотя я была в обычной одежде и маске. Подбежал, чуть не расплакался.

Убиваюсь, но есть за что

Когда была первая волна, мы работали сутки через сутки по две смены, и была лишь одна мысль: как бы не сдохнуть. Хотелось забиться в угол, зареветь, чтобы никто не трогал хотя бы один день. А такой возможности не было, потому что были домашние дела, родственники, магазины. Я о себе даже забыла: не ходила на маникюр или ресницы, просто жила на работе. На майские праздники я была вынуждена выходить сутки через сутки, это был разрыв, прям что-то дикое. Я себя вообще не помню в тот момент, но потом нас разгрузили, стало легче.

Летом я написала заявление на отпуск, и это было безумное счастье: неужели я, наконец, отдохну, отосплюсь. Первая мысль была такая: сейчас наряжусь во все тряпки, уеду в лес, зароюсь лицом в мох и буду блевать, пока меня не отпустит. Это у всех коллег так было: мы постоянно друг другу скидывали мемы про алкоголиков, которые льют себе две бутылки в рот. Но начался отпуск, стало легче, и такие мысли улетучились.

Когда началась вторая волна, я спокойно к этому отнеслась. Решила, что не боюсь заболеть, так что пойду зарабатывать деньги. Конечно, это изнуряющая работа: каждый день встаешь в 6 утра, едешь, пашешь, выходишь никакой, голова не соображает, постоянная гипоксия. Я чувствую, что становлюсь рассеянной, иногда выхожу со смены и думаю, как найти дорогу домой. Да, я убиваюсь, но работа у меня получается хорошо, я довольна, что приношу пользу людям, и мне благодарны за это пациенты. И я рада, что сейчас за это еще и получаю нормальные деньги.

Исследовательский комментарий:

В этом интервью поднимается проблема неопытности студентов, которые пришли работать в «красную» зону. С одной стороны, молодые специалисты приобретают необходимые навыки, учатся ухаживать за пациентами, начинают понимать, как устроена больница. Подобный опыт было тяжело получить в «мирное» время: тогда студентов редко брали на работу в медучреждения.

С другой стороны, в госпиталях оказалось большое количество неопытных специалистов, которые только получили сертификат медсестер и не умели делать даже несложные медицинские процедуры. Это создало трудности и для пациентов, и для персонала больницы, на чьи плечи легло еще больше обязанностей и ответственности.

Также в этом монологе озвучена мысль, которая лейтмотивом проходит через другие беседы: медики перестали чувствовать себя героями. Это связано с банализацией пандемии: общество перестало воспринимать коронавирус как смертельную угрозу, все привыкли к новой реальности, а медики, соответственно, перестали быть «спасителями».

Мария Перминова

Поделитесь публикацией

  • 0
  • 0
© 2024 ФОМ