- к-Беседы
- 17.02.21
«Режим жестких ограничений закончился, но стесненность сознания продолжает ощущаться»
Петр Сафронов, философ, координатор по развитию образовательных методик школы «Летово»
Беседа о векторальной реальности в условиях пандемии, специфике авральной «удаленки» и возможностях адаптации к изменениям через взаимную поддержку
О личном
Вы работали и в НИУ ВШЭ, и в школе «Наши Пенаты», а сейчас – в школе «Летово». С чем связана такая профессиональная траектория?
Петр Сафронов: В 2018 году я понял, что не хочу работать ни в каком учреждении, которое имеет слово «государственный» в своем названии или содержится на государственные деньги. Уволился из «Вышки» и стал искать проекты в бизнесе и социальной сфере. Недолго сотрудничал с компанией ProctorEdu и Московским международным университетом. Затем начал работать учителем истории в школе «Наши Пенаты». Получил полезный и отрезвляющий опыт. Было важно научиться вместе с детьми договариваться о правилах и осознавать ценность общей работы. Естественно, получалось не все и не сразу. Осенью 2020 года я пришел в «Летово». Здесь продолжаю учиться тому, как делать большой негосударственный проект с использованием опыта и социального, и коммерческого предпринимательства.
Впрочем, вне зависимости от места работы я занимаюсь одним и тем же – практической философией.
Что для вас означает пандемия? Как она повлияла на вашу жизнь?
Петр Сафронов: Ограничения нашей мобильности привели к тому, что каждый человек остался наедине со временем, и проработка времени для меня и есть основное содержание пандемии. Я оказался в гораздо более выгодном положении, чем многие наши сограждане. Пандемия дала мне время. Время для времени. Время, чтобы сосредоточиться. Я отдаю себе отчет в том, что эта возможность появилась благодаря усилиям людей, которые с риском для своей жизни продолжали делать свою работу (курьеры, водители, работники супермаркетов, врачи).
Но есть и другой аспект. Исследовательница Маккензи Уорк говорит о современной реальности как о реальности направлений – векторальной реальности. В допандемической реальности у каждого из нас были векторы, направленные во внешний мир. А в ситуации пандемии все почувствовали стрелы векторов, которые упирались в каждого как в конечную точку, мишень. Из-за это появилось обостренное ощущение уязвимости.
Но чьей? Есть такое понятие, как «терапевтическое общество», то есть общество, сосредоточенное на проработке травм и психологической дисфункциональности. В таком обществе заметнее нужды тех, кто сразу представляет их в форме запроса на терапию. Или тех, кто извлекает из институтов их добавленную терапевтическую стоимость.
Например, службы доставки оказались более эффективными в качестве терапевтических служб, чем медицинские учреждения. Дело в том, что службы доставки предоставляли возможность, пусть и в усеченной форме, направить вектор от одного человека к другому, отправить весточку тому, кто в ней нуждался. Потребность в терапии и возможность ее оказывать были сосредоточены совсем не в тех местах, где их ожидали увидеть.
Пандемия сбила привычную систему векторов. Например, в допандемической реальности можно было заполнить какие-то пустоты физическим перемещением в пространстве. В период самоизоляции такие возможности были ограничены.
Кроме того, пандемия обострила проблемы организации «эмоционального труда», а также устройства общей речи, неумения собеседников выстраивать цепочки аргументов и принимать позицию оппонента. Онлайн-формат критически сузил регистры коммуникации. Раньше для подкрепления речи можно было использовать мимику, жесты, позу. А в онлайне это не работает.
В апреле 2020 года по инициативе моей коллеги Ксении Королевой мы создали проект «Общее место»* – клуб антидебатов, работающий на сближение позиций людей, на то, чтобы люди с полярными мнениями могли учиться принимать аргументы друг друга, находить «общее место». И даже если в своих обсуждениях мы не касались пандемии, в них все равно ощущалось «горевание» из-за момента.
Совсем недавно команда клуба «Общее место» разработала и запустила онлайн-курс «Короче». Курс для обучения людей краткой и ясной устной речи. Потому что, помимо сложностей, связанных с аргументацией, у людей существуют еще и проблемы с четким выражением мыслей.
Я вижу проблему еще и в том, что большинство людей в мире оказались в ситуации, когда вектор, направленный на человека, стал еще и зондом удаленного контроля, надзора со стороны государства. Все увидели, что цифровые аппараты и стратегии государства и бизнеса смешаны до неразличимости. Что приложение «Социальный мониторинг», что социальные сети действуют очень похоже: собирают данные, заставляют обновлять информацию о себе. Только в социальных сетях это прикрыто флером добровольности. Некоторые в самоизоляцию были «монахами», а многие вынужденно испытали опыт публичного «обнажения».
Перенаправленный вектор
Говоря про векторы, направленные на человека, вы подразумеваете, что мир движется на человека?
Петр Сафронов: Мир в условиях пандемии не стал дальше, наоборот, он стал ближе. Мир к нам придвинулся как неудобный сосед в вагоне метро в час пик. Мы стали чувствовать мир очень плотно. И когда я говорил о векторе, направленном на человека, я имел в виду ощущение вязкой плотности мира. Мы привыкли не думать о мире. А в пандемию мир пришел и заполнил все воздушное пространство наших домов.
Но все-таки нельзя мыслить только в одной плоскости: вектор на меня – вектор от меня. Философ Венсиан Депре говорит, что птицы существуют на территориях, «скомпонованных» их пением. Их голоса, сливаясь в один, создают определенную композицию. Может быть, в следующий раз, когда я услышу шаги соседа за стеной или надо мной, я подумаю, что это скорее не давление мира, а наша общая композиция…
И те коллективы, которые находили возможность увидеть мир как композицию, которые, как птицы, скоординировались в ограниченном пространстве, сумели настроить подходящее сочетание речи и молчания, я думаю, переживали ситуацию уязвимости менее болезненно.
В целом, несмотря на то что режим жестких санитарных ограничений закончился (временно, может быть), стесненность сознания остается и даже в чем-то усиливается. Продолжает сильно ощущаться психологическое истощение.
Это состояние стесненности сознания, «горевания» из-за пандемии изменялось на протяжении прошедшего года?
Петр Сафронов: У меня была ученица, которая каждый вечер обменивалась фотографиями Дэвида Боуи со своей подругой, с которой не могла встретиться. Для меня это и про «горевание» (в том смысле, что она оплакивала невозможность встретиться с подругой вживую), и про стесненность сознания. В сложных условиях помогают ритуалы, повторяющиеся действия. Но когда спасением от «горевания» служат ритуалы, может возникнуть ситуация, когда ритуалов становится все больше, а возможностей для рефлексии – все меньше. И когда ты начинаешь задумываться о происходящем, то становится очень больно. Мне кажется, что осенью многим людям было гораздо больнее, чем весной. Пандемия стала чувствоваться острее, было больше знакомых, которые болели. Сознание, да и тело, многих и многих людей оказалось в клетке. И ощущение клетки никуда не ушло.
Насколько эта клетка прочна, то есть насколько глубокими будут изменения в жизни людей?
Петр Сафронов: Я точно не из лагеря тех, кто твердит, что мир никогда не будет прежним. Но я вижу, что система векторов перенастроилась, что «недремлющее око государства и корпораций» все время направлено на человека. Понятия, которыми описывается пандемия, имеют корень «став»: поставка, доставка, заставка, устав. Жизнь людей структурируется вокруг актов доставки чего-то. Экономика – вокруг операций доставки и поставки. И, наконец, личные чувства, переживания, им требуется время, чтобы быть доставленными до моего сознания и устояться там.
Были вещи, которые до пандемии мы не хотели замечать, например надзорное государство с режимом цифрового контроля. В пандемию это было доставлено и установлено прямо на наши телефоны. Но разные системы, пласты нашего «я» по-разному отнеслись к этим знаниям и по-разному сопряглись с ним. Кто-то чувствовал проблемы со своим эмоциональным настроем, кто-то не мог навестить пожилых родственников, а кто-то, напротив, наслаждался состоянием рабочей уединенности.
Как помочь себе адаптироваться к новым, «доставленным» знаниям?
Петр Сафронов: Во-первых, найдите кого-то, с кем вы можете связаться и кому вы можете помочь. Необязательно это должны быть массы людей, это может быть один или два человека. Но только будьте на связи постоянно. Вообще, постарайтесь точно определить ту точку, ту зону, куда именно вы можете доставить помощь.
Во-вторых, дайте себе время погоревать, даже позлиться. Переживание ограничений пандемии – это тяжелое состояние. Один из способов помочь себе – признаться, что ты нуждаешься в помощи. Нам не всегда легко даются слова: «Я нуждаюсь в помощи, помогите мне». А особенно сложно в этом признаться, как показывает школьная жизнь, подросткам.
В-третьих, мне кажется, нужно все-таки не уставать учиться. Во многом наши с друзьями идеи с клубом антидебатов и курсом устной речи выросли из ощущения, что нам самим нужно учиться. Не хочется находиться в ситуации истерических агрессивных споров, в ситуации, когда мы говорим, не слыша друг друга.
Авральная «удаленка»
Что произошло со школой в условиях пандемии? Каковы ваши наблюдения как учителя?
Петр Сафронов: Я вел уроки истории весной и в сентябре. Надо сказать, что я очень ленивый учитель, поэтому использовал пандемию для предоставления ученикам максимальной самостоятельности. Я старался изменить наше с ребятами общение в сторону большей для них свободы. Не уверен, что у меня это хорошо получилось.
Надо понимать, что в апреле 2020 года случился переход не на онлайн-образование, а на «удаленку» в авральном режиме. Онлайн-образование предполагает планирование, наличие инструментов выстроенной системы цифровой поддержки, которых не было (а если и были, то не очень функциональными).
Авральная «удаленка» открыла «черный ящик» класса для всех. И эта ситуация для учителя могла быть неудобной. Учителя часто переживают урок как интимный творческий процесс, некое «таинство». Такая сокровенность в условиях «удаленки», естественно, сильно пострадала. Думаю, что это повлияло на многих учителей.
Да и с родителями, которые негативно отзываются об образовательном процессе, легко согласиться. Но это не проблема исключительно школы, и тем более не проблема конкретного учителя.
Нельзя решить проблемы школы, в широком смысле этого слова, только внутри системы образования. Необходимы общественный консенсус, общественная рефлексия, общественные обсуждения. Не может быть свободной, открытой школы в несвободном обществе.
И, конечно, пандемия стала стресс-тестом на умение расставлять приоритеты, то есть к ней быстрее адаптировались те организации, которые смогли отказаться от многих административных задач, выделив несколько ключевых, с пониманием отнестись к тому, что человеческие ресурсы ограниченны. Хорошо бы иногда вспоминать, что не все задачи так важны, как кажется, и не так уж важны ЕГЭ с ОГЭ, потому что жизнь на них не заканчивается и класть все на алтарь одной победы не стоит.
Как вам кажется, то негативное впечатление от авральной «удаленки», которое получили родители, может сказаться на принятии решения о смене формы обучения для их детей?
Петр Сафронов: И до пандемии был устойчивый тренд на рост доли детей на семейной форме обучения. Действующий Закон об образовании закрепляет ключевую роль в выборе образовательной траектории для детей за родителями. В плане законодательной защиты ключевой роли семей в образовании Россия либеральнее многих стран. И да, там, где есть возможность, родители голосуют ногами, уводя детей из государственных школ.
В пандемию у родителей появился доступ к наблюдению за процессом обучения. Некоторые из них сидели рядом с детьми, не включая камеру и микрофон. Насколько при этом возросла осознанность – для меня вопрос. В какой мере родители готовы конструктивно обсуждать обнажившиеся проблемы с учителями – еще один вопрос. В стране нет ни сильных независимых учительских профсоюзов, ни независимых общероссийских родительских организаций. Субъектом разговора о вопросах образовательной политики остается государство. Когда и если окрепнут негосударственные институты, тогда, наверное, диалог с учетом опыта пандемии будет возможен. Я не вижу, чтобы сейчас в России такой диалог велся полноценно.
Каково пришлось школьникам после перехода на удаленное обучение?
Петр Сафронов: А каково, по-вашему, подростку, который вынужден сидеть два часа в туалете, потому что только там он может уединиться? Или ребенку из семьи трудовых мигрантов, живущему в однокомнатной квартире с шестью родственниками, когда ему нужно еще и по хозяйству помогать? Таких ситуаций множество, в относительно привилегированной позиции было ничтожное меньшинство школьников.
Для меня как учителя пандемия обострила многие традиционные вопросы. Так ли нужен урок длительностью 40 минут? Нет! Нужно 10 минут позаниматься, а потом полчаса просто разговаривать с ними. Мои девятиклассники весной включали камеры только во время классного часа. Важно, чтобы решение о включении камеры было добровольным, чтобы преподаватель все-таки не уравнивался с прожектором. Для меня включенная камера ребенка становилась наградой.
Проблему включенных и выключенных камер обсуждали в терминах коммуникационной этики. И, действительно, многие находили простое решение – требовали, чтобы камера работала.
Петр Сафронов: В условиях «удаленки» было много этических дискуссий о формах и форматах дистанционной деятельности. Такие разговоры очень важны, но они, на мой взгляд, должны вмещать в себя практическое измерение работы в условиях пандемии. Мне важна возможность осмыслять происходящее в разных перспективах, соединять установки созерцания, исследования и организационного действия.
В противном случае есть риск прийти к упрощениям вроде требования включать камеру на занятии. У каждого, кто сталкивался с реальностью удаленных занятий, это требование не может не вызывать улыбки. Его соблюдения можно добиться только ценой потери доверия студентов, которые в результате будут воспринимать преподавателя как агрессивного представителя внешней силы. Нельзя отождествлять себя с «корпоративным или государственным оком».
***
В вашем эссе из сборника «Прощай, COVID?»** есть такая фраза: «У человечества сейчас может быть общее прошлое и общее будущее, но нет общего настоящего. Настоящее рассыпано на отдельные фрагменты, индивидуализировано, разбросано по местам (не)добровольной изоляции». Вы написали его в мае 2020 года. Можно ли сейчас, в феврале 2021 года, говорить, что мы оказались в «общем будущем»?
Петр Сафронов: Нет, мы не находимся в общем будущем. Но оно близко. Оно соседствует с нами и ощущается через векторы соприкосновения и соучастия. Чего мы касаемся и что нас касается, в чем соучаствуем – это еще предстоит понять. Это и занимает мои мысли.
_________________
*Сайт проекта – locuscommunis.ru.
**Прощай, COVID?/Под ред. К. Гаазе, В. Данилова, И. Дуденковой, Д. Кралечкина, П. Сафронова. – М.: Издательство Института Гайдара, 2020. – 432 с. (Библиотека журнала «Логос»).