Врач-стажер о работе в перепрофилированном центре и о том, кого сегодня правильно называть героем
Государственный научный центр колопроктологии имени А. Н. Рыжих частично перепрофилировали в госпиталь для зараженных коронавирусом. Мы поговорили с одним из специалистов о том, что изменилось за это время.
У нас больница состоит из двух корпусов – старого и нового. Новый отвечает эпидемиологическим требованиям: там есть боксированные палаты и можно легко разделять потоки заболевших, не смешивая пациентов с пневмонией и больных с подтвержденным коронавирусом. Современный корпус трансформировали в инфекционный, а старый продолжил работать в обычном режиме по профилю – колопроктологическим нозологиям.
На всю больницу у нас около 300 коек, из них только 70 переоборудовали для пациентов с коронавирусом. Медики нашего центра – колопроктологи, среди нас нет профессиональных инфекционистов, и каждый сам принимал решение, хочет ли он работать с зараженными коронавирусом. Часть сотрудников отказались, остались лечить колопроктологических больных в старом корпусе. Я могу их понять, у всех разные жизненные ситуации. Например, если бы я только что стал отцом, тоже отказался бы.
Я работаю в инфекционном госпитале с первого дня. Вначале помогал главному эпидемиологу: занимался медицинской статистикой и организацией здравоохранения. А потом оказалось, что в красной зоне не хватает сотрудников. С тех пор я работаю там санитарным врачом, а также продолжаю анализировать статистику пациентов, инфицированных SARS-CoV-2.
В основном у нас лежат пациенты старшего возраста: женщины около 65 и мужчины в районе 60 лет. Но встречались и больные до 30 лет: у них на фоне хронических заболеваний – обструктивной болезни легких или астмы – развился ковид в тяжелой форме. Я заметил, что женщины поступают к нам чаще, чем мужчины.
Как только к нам попадает больной, мы делаем ему компьютерную томографию, берем анализы крови, собираем мазки на ПЦР (анализ методом полимеразной цепной реакции – Прим. ред.), ставим предварительный диагноз. И в зависимости от состояния направляем в обычное отделение или в реанимацию. Стандартная картина: человек поступает с пневмонией, а после анализов выясняется, что он инфицирован SARS-CoV-2.
Каждую смену я просматриваю истории болезни пациентов, которые находятся в госпитале, и распределяю их по диагнозам. Моя задача – подсчитать, сколько людей заражены коронавирусом, а сколько лежат с пневмонией и неподтвержденным ковидом. Но выборка у нас маленькая, так что делать какие-то общие выводы сложно.
Когда наш инфекционный госпиталь только начал работу, нам привозили пациентов, которые болели ковидом в легкой форме и не нуждались в госпитализации. Это было связано с тем, что скорая помощь тогда забирала в стационары всех заболевших. Врачи прибывали на вызов, а там – мужчина до 65 лет, не курит, нет хронических заболеваний дыхательной или сердечно-сосудистой системы, но он потерял вкус, не чувствовал запахи, и у него держалась субфебрильная температура 37,1. Такая клиническая картина не вызывала тревогу, однако тогда врачи еще не знали, чего можно ожидать от коронавируса. Медикам не хватало опыта, поэтому всех с подозрением на ковид госпитализировали. И на первых порах было много пациентов, у которых болезнь проходила легко, они быстро выздоравливали и выписывались.
Через несколько недель стало понятно, что не каждого человека с положительным мазком на SARS-CoV-2 необходимо отправлять в стационар, и к нам начали привозить больных, которым действительно требовалась госпитализация. Если посмотреть на цифры, сейчас в нашей больнице пациентов в тяжелом состоянии больше, чем в начале пандемии. Зато больные с легкой формой теперь даже не доходят до инфекционного отделения.
На основе наших данных выявить какие-то тенденции нельзя, а на уровне страны оценить изменения можно. Я ежедневно просматриваю официальную статистику о количестве зараженных в России. Для меня это маркер: если вчера было 11 тысяч, а сегодня – девять, то ясно, в какую сторону дует ветер. К тому же в статистику попадают все инфицированные, но это не значит, что они больны. Очень много случаев и среди пациентов, и среди сотрудников, когда мазок ПЦР положителен, а клинических симптомов нет. Получается, вирус SARS-CoV-2 в организме есть, но самого заболевания COVID-19 нет.
В красной зоне я работаю в предшлюзовом пространстве. У нас в госпитале каждый сотрудник – от врача до электрика – в красную зону заходит только в средствах индивидуальной защиты. И я помогаю коллегам снимать костюмы, респираторы, очки, перчатки, бахилы. Еще иногда отношу пациентам передачки или сообщаю информацию тем сотрудникам, с которыми не могу связаться по рации.
В защитном костюме жарко, но я уже адаптировался и практически его не замечаю. Единственное неудобство – у меня постоянно запотевают очки. У меня миопия – я ношу очки с диоптриями, а поверх надеваю защитные.
Есть еще одна трудность. По протоколу, сотрудники должны уничтожать носки, которые они носили в красной зоне. В начале пандемии я купил себе несколько пар в «Ашане», но они быстро закончились. Теперь приходится брать носки в магазине рядом с гостиницей, в которую меня поселили, но там цены отнюдь не оптовые. А за одну смену уходит минимум две пары. Странно, что медики должны сами себя этим обеспечивать. Понятно, есть ситуации и хуже: например, коллеги из Таджикистана сами покупают бахилы и противочумные костюмы. Но раз нам выдают средства индивидуальной защиты, почему бы и носками не снабжать.
Вначале пандемии был мандраж, у меня даже появился нервный тик. Тогда ходило множество слухов, что в Италии госпитализируют людей разных возрастов и на всех не хватает ИВЛ. Но прошло время, мы увидели, как протекает болезнь, успокоились и расслабились. Некоторые коллеги даже начали пренебрегать мерами профилактики, и теперь приходится миллион раз в день напоминать о необходимости обрабатывать руки и принимать душ после красной зоны.
Человек не может постоянно находиться в стрессе, со временем психика приспосабливается. И теперь вместо страха появилось ощущение, будто сам уже не заболеешь. Даже если коллега подхватил вирус, все равно кажется, что с тобой этого не произойдет.
Я живу в гостинице, и первый месяц стойко переносил отсутствие близких рядом, но сейчас уже не терпится домой. Хочется забыть об инфекции, сделать вид, что ее не существует, и поехать к родным. Но я держусь. А некоторые сотрудники уже вернулись в свои квартиры – они либо сами переболели, либо у них обнаружили антитела.
Мы рискуем здоровьем и жизнью, но так было и до коронавируса. Когда достаешь пулю из человека или зашиваешь ножевое ранение, всегда есть вероятность, что перчатка проколется, а пациент болен гепатитом.
Себя я не считаю героем. У меня тяжелая и изматывающая работа, очки врезаются в лицо, кожа на руках шелушится из-за антисептика. Но этот труд несравним с подвигом Матросова (в 1943 году в бою за деревню Чернушки Александр Матросов закрыл собой амбразуру немецкого дзота, чтобы дать возможность бойцам своего взвода пойти в атаку. – Прим. ред.). Однако и сегодня среди врачей есть герои. Это те медики, которые, несмотря на отсутствие средств защиты, все равно продолжают ездить по вызовам и спасают людей – иногда ценой собственной жизни.
Отношение к врачам в обществе изменилось, но, думаю, что это временно. Вчера нас считали убийцами в белых халатах, позавчера боготворили советскую медицину, а сегодня мы – герои. Пандемия вот-вот закончится, через год о ней не вспомнят, и общественное мнение вновь поменяется. Последние несколько лет медицина все больше превращается в сферу услуг, и никакой коронавирус не изменит эту тенденцию. Раньше у врача был образ интеллигента в белом халате, и благодаря своим знаниям и мастерству он спасал жизни. А сегодня медик – обслуживающий персонал, который чинит тела своих клиентов. И, я думаю, эта роль вряд ли сильно трансформируется.
Возможно, в будущем общество полностью откажется от рукопожатий. Мужчины пожимали друг другу руки в течение нескольких столетий, но сейчас ритуалы меняются, появляются новые. В некоторых больницах теперь принято здороваться локтями или касаться носками обуви, а в нашем госпитале – давать кулачок.
Изменится отношение и к гигиене. Вроде всех учили мыть руки перед едой в школе, но по факту этому правилу следуют не все. А пандемия показала, что чистые руки действительно спасают жизни. У нас изменятся привычки, и мы будем чаще мыть или дезинфицировать руки. Так что скоро в кафе, клубах, барах или даже в такси появятся санитайзеры.
Событие 11 сентября 2001 года перевернуло мир авиаперевозок: в аэропортах усилили меры безопасности и появились новые системы контроля багажа. Может быть, после пандемии станут чаще устанавливать инфракрасные камеры, которые измеряют температуру каждого, кто входит в здание. В нашем госпитале уже стоит такая камера, и я могу себе представить, что в скором будущем они появятся в государственных учреждениях или банках.
Исследовательский комментарий
Эксперт подмечает, что общественное мнение изменчиво: «Вчера нас считали убийцами в белых халатах, позавчера боготворили советскую медицину, а сегодня мы – герои». В странах, где пик пандемии уже прошел, врачи постепенно уходят со «сцены», перестают появляться в новостных сводках, и это их фрустрирует. Например, в Турине медсестры устроили демонстрацию, требуя внимания к своей работе. «Когда каждый боялся умереть, мы внезапно стали героями. Но теперь про нас начали забывать, скоро мы снова будем считаться людьми, которые подтирают чьи-то зады, ленивыми и не слишком нужными», – приводит слова итальянской медсестры об отношении к медикам после пандемии «Русская служба Би-би-си».
По мнению информанта, велика вероятность того, что и российские медики будут страдать от посттравматического синдрома и выгорания. И так же, как и их итальянские коллеги, остро переживать свою ненужность, превратившись в глазах общества из спасителей в «обслуживающий персонал, который чинит тела клиентов».