Жанна Чернова и Лариса Шпаковская: «Университет перестает быть закрытым и герметичным, онлайн делает его стены более прозрачными»

Вы только что завершили работу над анализом студенческих практик в период самоизоляции. Как пришло решение организовать подобное исследование?

Жанна Чернова: Социологическое исследование было проведено в рамках НИР «Развитие образовательной модели свободных искусств и наук (Liberal Arts*) в условиях цифровизации» (факультет свободных искусств и наук СПбГУ). Изначально мы хотели понять, как цифровизация обучения влияет на модель Liberal Arts, но, когда исследование было утверждено, случилась пандемия коронавируса – и оно стало еще более актуальным. Получилось, что запуск поля фактически совпал с введением этого вынужденного перехода на самоизоляцию. Мы брали интервью с преподавателями, студентами, администраторами и выпускниками факультета свободных искусств и наук СПбГУ, Школы перспективных исследований (ТюмГУ), Института общественных наук (РАНХиГС, Москва), работающих по модели Liberal Arts. Для сравнения мы также брали интервью на тех факультетах и в тех вузах, которые работают по классической предметной модели построения обучения (СПбГУ, НИУ ВШЭ, ТюмГУ). Всего получилось 128 интервью. Это очень любопытные материалы для понимания процесса адаптации к режиму самоизоляции и переходу на онлайн-модель обучения.  

Мы рассматривали разные модели образования неслучайно. Ведь их различия не только и не столько идеологические, сколько связаны с организацией учебного процесса. Одно дело – традиционная предметная модель организации с достаточно жестко заданным учебным планом по той или иной специальности, набором обязательных и выборных предметов в каждый год обучения и делением на студенческие группы, состав участников которых практически не меняется на протяжении всего периода обучения. Совсем другое дело, когда все учебные курсы выборные и каждый из них стартует, даже если записались только пять студентов. При этом студенты могут быть разных годов обучения и разных специализаций, то есть для каждого курса формируется свой уникальный студенческий класс из тех, кому интересна тема предмета и кто сам на него записался. Как правило, максимальное число студентов на курсе не превышает 20 человек. Любой преподаватель знает, что чем меньше группа, тем проще выстраивать процесс коммуникации во время обучения, в том числе в онлайн-режиме. Это также дает возможности более гибко выстраивать формат образовательной коммуникации, совместно вырабатывать комфортные правила взаимодействия при переходе на онлайн-режим, например договариваться об использовании камеры во время занятий: все ли должны включать, когда ее можно не включать и проч. Традиционная предметная модель образования с большей численностью студентов на лекциях и семинарских занятиях не позволяет такого персонализированного общения. 

Лариса Шпаковская: Многие молодые люди (как и все остальные) в период самоизоляции переживали ситуацию поломки повседневности: кто-то оказался закрыт в одиночестве в своей квартире, кому-то пришлось вернуться к родителям, кто-то был изолирован в университетском общежитии вместе с другими студентами. Самоизоляция создала новые условия жизни, к которым пришлось адаптироваться. Адаптация студентов хорошо прослеживалась через изменение их эмоционального состояния: от восторженно-приподнятого до фрустрации и скуки, вызванных однообразием и исчезновением границ между разными типами пространств и времени. Участникам исследования пришлось выработать новые правила, чтобы создать новые границы и распорядки. Исследование позволило заглянуть в частную жизнь студентов, понять кто и что делает во время онлайн-обучения. 

Для студентов важны дружба, общение, любовь. А они пропустили весну, просидели в заточении, лишились привычного пространства университета, особой студенческой жизни…

Лариса Шпаковская: Студенческие годы – это важный формативный этап жизни человека, этап взросления. Быть студентом – значит быть частью определенного сообщества, вести особый образ жизни. Формально ты уже взрослый, но еще можно ни о чем серьезном не заботиться. Можно посвятить это время учебе, общению с друзьями, поиску себя, биографическим экспериментам и библиографическим подвигам. И важно еще то, что ты можешь обсудить со своими друзьями, однокурсниками прочитанное и услышанное. Любовь, дружба, интимные отношения – все это разворачивается в ситуации обретения свободы от непосредственного родительского контроля при наличии возможности уделять этим чувствам достаточно много времени.

Жанна Чернова: Да, это время, когда наращивается социальный капитал, формируется круг друзей и знакомых. Это время поиска людей, близких по интересам, по стилю жизни. Если мы посмотрим на университетские кампусы в Америке – это пространства, которые дают возможность попробовать жить самостоятельно, уехать из родительского дома. Если говорить о российских студентах из регионов, то образовательная мобильность для них – это такая же возможность автономизации, важная часть подготовки к взрослой жизни. 

Из наших интервью со студентами стало понятно, что в их представлении университет – это не только аудиторные занятия, общение с преподавателями, но и возможность вести студенческую жизнь за пределами аудиторий. Это, конечно, очевидно, но ценность студенческой жизни стала особенно заметна для самих студентов в период вынужденного перехода на онлайн, когда личное неформальное общение в университете, возможность прийти на факультет и там провести время с друзьями стали по объективным причинам недоступными. Во время карантина они более или менее адаптировались и переформатировали свою повседневность с точки зрения времени, пространства, научились тайм-менеджменту, вписывать учебные практики в повседневность, когда не происходит смены пространства. Респонденты говорили, что они прежде всего скучали по студенческой жизни, которая не менее значима, чем выбор курса, преподавателя или полученные оценки. Некоторые студенты и во время карантина собирались вместе, чтобы послушать лекцию или подготовиться к занятиям.

Может ли случиться так, что через несколько поколений придут студенты, для которых будет нормально не иметь ни связей, ни общения, ни дружбы, ни потоковых лекций, студенты, которые будут уверены, что университет – это онлайн-обучение?

Жанна Чернова: Мы как исследователи наблюдаем, что этап взросления становится совсем другим, нежели в индустриальном обществе: период перехода во взрослую жизнь пролонгируется. Формальное совершеннолетие не делает автоматически человека взрослым и самостоятельным. Современные молодые люди достаточно долго зависят от родителей в плане не только материальной помощи, но и эмоциональной поддержки, страховки от жизненных неудач и рисков. Их статус студента предоставляет им время и пространство для взросления, а университет – важное место для этого процесса. И если мы тотально войдем в онлайн и университет останется только по Zoom, то это повлечет за собой существенное изменение самой модели взросления. Вера в светлое будущее онлайн-университетов подрывается.

Как вы думаете, а родители могут влиять на переход университетов на онлайн-формат?

Жанна Чернова: Конечно, родители могут повлиять. Если родитель может отправить своего ребенка на платное обучение, например, из регионального центра в столичный, то, наверное, он может заплатить за образование ребенка за рубежом. Вполне возможно, что осенью университеты как раз и стали выходить в офлайн, потому что родители, особенно первокурсников, очень переживали и не понимали, за что же они, собственно, должны платить: «Ребенок до поступления лежал на диване с выключенным экраном, слушал в режиме подкаста лекцию и продолжит лежать и после поступления?!» 

Мы как социологи изучаем родительство. Наши многочисленные исследования показывают, что для современной родительской культуры среднего класса образование детей является ценностью и важным направлением инвестиций. Это длительный проект, который начинается практически с момента рождения ребенка. Такие родители предъявляют высокие требования к обучению в университете, которые включают не просто хорошую образовательную среду, но и среду, комфортную для ребенка, безопасную для его эмоционального состояния. С их точки зрения, в университете должен быть индивидуальный подход, чтобы преподаватель не просто мог идентифицировать ребенка как студента, а был ориентирован на выстраивание длительного образовательного взаимодействия с учетом его интересов и способностей. Такие отношения невозможны в формате жестко авторитарных и иерархических способов коммуникации. Также, по мнению родителей, университет должен быть точкой входа на рынок труда, удачным стартом для карьеры.

Если говорить про онлайн-формат обучения, то университет становится более подотчетным родителям за счет своей проницаемости: родители могут подключиться и послушать, чему же учат их детей, «присутствовать» в виртуальной аудитории. То есть университет перестает быть закрытым и герметичным, онлайн делает его стены более прозрачными, что дает родителям студентов новые возможности контроля над тем, что там происходит. 

Лариса Шпаковская: Те, кто занимается социологией эмоций, даже ввели новый термин – «эмоционализация университета». Сегодня благополучие понимается не просто как физическое здоровье, но и как хорошее эмоциональное и психическое состояние. Эмоции играют важную роль для академической успеваемости и образовательных результатов. Студент, который фрустрирован и несчастен, не может полностью реализовать свои образовательные интересы. Университет должен быть комфортным и безопасным для ментального здоровья студентов. Преподаватели чувствуют себя немножко квазиродителями, которые должны понимать, входить в положение студентов, поддерживать их, выполнять эмоциональную работу. Эта ситуация открывает проблематику эксплуатации эмоционального труда преподавателей, который от них ожидается, но не входит в оплачиваемый функционал. Другой аспект эмоционализации университета – квантификация оценок. Если раньше в конце курса студент сдавал экзамен и получал оценку, то теперь итоговая оценка складывается из набора прозрачных компонентов: оценок за работу на семинаре, баллов за пройденные тесты и др. Квантификация позволяет минимизировать субъективную оценку преподавателем работы студента и сделать образовательный процесс предсказуемым, малоконфликтным, потенциально снизить стресс. Кроме того, само образование постепенно становится все более индивидуализированным, предоставляя возможность выбора траектории, соответствующей потребностям студента, что подразумевает эмоциональный комфорт, который становится залогом не только успешного обучения, но и успешного взросления. Распространение модели Liberal Arts – один из знаков этих изменений в сторону индивидуализации и эмоциональной безопасности. Здесь возникает другой сюжет – о том, что ответственность молодых людей за свой образовательный выбор, который часто рассматривается как определяющий дальнейший жизненный успех, может быть источником стресса, но это отдельный разговор.

Резкий переход к онлайн-образованию весной этого года оказался очень сложным не только для студентов, но и для преподавателей. Как вы оцениваете данный опыт с позиции преподавателей и с позиции исследователей?  

Лариса Шпаковская: Самым сложным было адаптироваться к решениям университетской администрации, действующей в логике учета и контроля контактных часов, то есть часов, которые преподаватель должен отработать в аудитории со студентами. Поэтому у преподавателей было не так много возможностей перестроиться и придумать альтернативные формы обучения. Сейчас очевидно, что нет никакой необходимости лично читать поточные лекции онлайн в качестве «говорящей головы». Это совершенно другая среда, без личного контакта студента с преподавателем. Например, образовательные онлайн-платформы типа Coursera размещают курсы, подготовленные преподавателями в виде видеозаписей и транскриптов лекций, заданий к семинарам. Слушатели могут относительно свободно выбирать в рамках заданных временных границ, когда и как они изучат эти материалы. Однако этой весной с точки зрения преподавателей опыт вынужденного массового перехода на онлайн стал провальным, поскольку не было времени для полноценного перевода занятий и адаптации под онлайн-формат. Все преподаватели говорили о том, что испытывали стресс от того, что у них на кухне, где многие и работали, «сидит» аудитория из 200 человек, пусть даже и в виде «черных квадратиков». Чтение лекций и ведение семинаров требовало совсем другой эмоциональной нагрузки, было необходимо больше жестикулировать, оживлять мимику, улыбаться. Правила приходилось придумывать спонтанно. Кто-то разрешал студентам не включать камеру, понимая, что они в это время находятся в общежитии или уехали домой, а там ситуации у всех разные. Кто-то, наоборот, требовал всегда держать камеру включенной и очень жестко за этим следил. У меня сложилось впечатление, что воссоздание формата реальной коммуникации в онлайне было возможно только жесткими дисциплинарными методами, но мы ничего не знаем о том, способствовало ли это хорошему усвоению материала.

Жанна Чернова: Самоизоляция стала лакмусовой бумажкой, проявившей все имеющиеся социальные неравенства, в частности в системе высшего образования. Во-первых, обнажились диспропорции инфраструктуры. Столичные и крупные вузы оказались более подготовленными, уже имея записи курсов на платформах онлайн-обучения, лучшую техническую оснащенность и более технически прокаченных сотрудников. Во-вторых, выявилось неравенство среди преподавателей в зависимости от тарифной ставки. Те, у кого основная нагрузка была связана с необходимостью отрабатывать контактные часы в виде лекций и семинаров, работали в режиме 24 на 7, на ходу осваивая новые формы презентаций, чтобы разнообразить контент. Сотрудники же, занимающиеся в основном исследовательской работой, оказались в чуть более привилегированном положении. При этом не стоит забывать, что администрация должна была контролировать преподавателей, поэтому редко вводила гибкий график, когда преподаватель в удобное время записывает лекцию и выкладывает материалы без жесткой привязки ко времени проведения занятий. Студенты смотрят лекцию тогда, когда могут, а в режиме онлайн-аудитории проводятся только обсуждения и семинары. Наоборот, администрация нередко усиливала контроль за работой преподавателей. В ответ преподаватели увеличили для студентов объем письменных работ, чтобы было чем отчитываться. 

В-третьих, материалы нашего исследования подтверждают гипотезу о том, что все преподаватели вошли в режим самоизоляции с очень разными ресурсами и возможностями: наличие или отсутствие пространства в квартире, которое можно переоборудовать под офис, состав семьи, количество и возраст детей.

Но мне кажется, что самая пострадавшая сторона – преподавательницы с детьми дошкольного и школьного возраста, которые были вынуждены выполнять не только свою профессиональную функцию, общаться со студентами, но и функцию школьного учителя, контролировать своего ребенка, налаживать его учебный процесс и просто быть мамой. 

Как будет развиваться ситуация с онлайн-обучением? Назад в офлайн или вперед к онлайн?

Лариса Шпаковская: У меня ощущение, что пока все движется к тому, чтобы перевести всех в офлайн. Не совсем понятно, как перестраивать все процессы и формы преподавания для онлайн-обучения. Онлайн-обучение требует совершенно иной организации. И пока все рассчитывается в контактных часах, квантифицированных оценках, проще оставить все занятия по старой схеме. 

Жанна Чернова: Я вспомнила прекрасную лекцию экономиста Александра Аузана «Миссия университета». Вероятно, если говорить про будущее университетов, с точки зрения тотального онлайна, то мы должны переформулировать саму миссию университетов. 

Но, отвечая на ваш вопрос, я хочу отметить два аспекта. Первый: у нас так и не появилось четкого представления о том, каким должно быть онлайн-обучение, как оно должно быть устроено. Пока получился автоматический перевод базового формата обучения в онлайн, когда преподаватель – «говорящая голова», а студенты – «черные квадратики». И мы не можем обвинять преподавателей в нежелании осваивать новые программы или менять стиль преподавания. Должны быть поддерживающая инфраструктура самого университета, где специалисты помогут, например, смонтировать ролик быстрее и качественнее, и время для того, чтобы разработать новую концепцию курса, продумать его логику и подачу материала, освоить эти навыки. Плюс есть ряд дисциплин и областей знания, которые требуют личного соприсутствия преподавателя и студента.

Второй аспект связан с тем, что для крупных университетов, конечно, открываются возможности для расширения. У них есть возможность поддерживать blended learning в массовом формате, когда часть студентов – в реальной аудитории, а часть – в виртуальной. Но в этой ситуации возрастает риск поглощения слабых игроков сильными.