Социальные последствия пандемии

Едва ли не с первых дней пандемии в разноголосице мнений исследователей и комментаторов о ее вероятных социальных последствиях можно было разглядеть противостояние двух подходов. Одни полагали и полагают, что она радикально и необратимо изменит общество, трансформирует институты и социальные нормы, переформатирует образ жизни, повседневность подавляющего большинства граждан, что «мир никогда не будет прежним». Другие считали и считают, что все это – непомерное преувеличение, что ни изменения, вводимые ради ограничения масштабов пандемии (от ношения масок в публичных местах до локдаунов), ни новые социальные практики, возникшие в связи с ней, не затрагивают основ социального порядка и по завершении пандемии или даже раньше, по завершении ее наиболее острой стадии, этот порядок восстановится в своих основных чертах в прежнем, «нормальном», доковидном обличии. Разумеется, крайние позиции занимают немногие, да и далеко не все размышляющие о тех или иных аспектах ковидной реальности задумываются о том, к какому из полюсов соответствующего континуума мнений они тяготеют, но явные или латентные расхождения в представлениях о глубине и масштабности спровоцированных пандемией социальных изменений отчетливо прослеживаются во множестве текстов.

Выносить окончательный вердикт о том, какая из позиций ближе к истине, насколько кардинально пандемия в конечном итоге изменит общество и образ жизни граждан, пока, безусловно, рано – до победы над коронавирусом (или до долгосрочного «перемирия» – привыкания к сосуществованию с ним) еще явно далеко. Однако интересно выяснить, как по прошествии года с лишним после его прихода сами граждане оценивают влияние пандемии на важнейшие аспекты их жизни. При всей субъективности таких суждений они в известной мере характеризуют социальные последствия пандемии на данный момент.  

Треть участников опроса, 34%, признают, что пандемия в целом сильно повлияла на их жизнь, 37% оценивают ее влияние как слабое, а четверть, 25%, уверяют, что она вообще не оказала на них влияния.

Женщины признают сильное влияние пандемии на свою жизнь значительно чаще, чем мужчины. Причем особенно ярко гендерная асимметрия проявляется в ответах респондентов «второго среднего» возраста (46–60 лет): в этой возрастной когорте такой ответ дают 22% мужчин и 40% женщин.

Особенно часто отмечают сильное влияние пандемии москвичи (51%) и жители других мегаполисов (45%). И это понятно: именно в мегаполисах вводились наиболее жесткие эпидемиологические ограничения, именно здесь получила наибольшее распространение удаленка и т. д. В малых городах (с населением до 50 тыс.) и селах доля подобных оценок ниже: всего 31 и 26% соответственно.

Кроме того, стоит обратить внимание на то, что значительно чаще прочих влияние пандемии на свою жизнь признают сильным люди с высшим образованием – 41% (среди респондентов со средним и средним специальным образованием – 30 и 31% соответственно). Повышенная «уязвимость» обладателей высшего образования обусловлена, видимо, во-первых, тем, что их особенно много в мегаполисах, а во-вторых, тем, что ограничения на перемещения и посещение общественных мест в большей мере затрагивают именно высокообразованную публику.

И поскольку пандемия, как известно, привела к сокращению доходов многих граждан, а некоторых и вовсе лишила источников дохода, естественно, что люди, считающие свое материальное положение плохим или очень плохим (таковых – 28%), намного чаще других говорят о ее сильном влиянии на их жизнь – 49% (среди считающих свое материальное положение хорошим или очень хорошим – 25%, средним – 29%).

Респондентов, признавших, что пандемия так или иначе повлияла на их жизнь, спросили, продолжает ли она оказывать на нее влияние в настоящее время, и 12% опрошенных ответили отрицательно. Иначе говоря, 37% россиян убеждены, что сейчас пандемия никак не сказывается на их жизни (25% вообще отрицают ее влияние, 12% полагают, что оно осталось в прошлом). Причем среди довольных своим материальным положением такую позицию занимает большинство (53%), а среди молодежи – почти половина (46%).   

На другом полюсе – 20% опрошенных, которые утверждают, что ситуация с коронавирусом и сейчас продолжает оказывать значительное влияние на их жизнь (41% определяет это влияние как незначительное). В Москве так оценивают ситуацию 33% опрошенных, в иных мегаполисах – 26%, среди недовольных своим материальным положением – 30%. 

В чем же наиболее заметно проявляется влияние пандемии? Такой открытый вопрос задавался всем, кто признает, что сегодня она так или иначе сказывается на их жизни.

Чаще всего респонденты вспоминали о визуально наблюдаемых эпидемиологических ограничениях – о масках, социальной дистанции и т. д.: «носим маски, нужно общаться на расстоянии, не обнимаемся и не целуемся», «маски носим, гигиену рук соблюдаем» (13%). Почти столько же – упоминали ограничение свободы передвижения: «за границу нельзя поехать», «не поедешь к родственникам», «ко мне не могут приехать мои дети из других стран и городов» (11%). 

Многие говорили о дефиците общения и ограничениях (либо самоограничении) на посещение публичных мест: «замкнутость, никуда не выхожу, полная изолированность от всего», «в общении с людьми: сижу дома, ни с кем не общаюсь», «лишний раз никуда не выйдешь» (9%). Некоторые подчеркивали, что лишены возможности заниматься спортом или посещать те или иные культурные мероприятия: «нет возможности заниматься в спортзале», «в ограничении походов в театр и кино, в музеи» (4%).

Многие называли экономические последствия пандемии. Одни просто констатировали ее негативное влияние на состояние экономики, в особенности – на цены («спад производства», «на бизнес плохое влияние», «рост цен, экономически», «рост цен на продукты, на бензин и на проживание» – 7%), другие жаловались на материальные трудности разной степени остроты («в связи с коронавирусом не повышают зарплаты, хотя обещали повысить», «благосостояние у людей стало меньше, и мое в том числе», «в нищету впадаем, уже скоро за шишками, наверное, пойдем в лес» – 6%) или сообщали о потере работы из-за пандемии либо об отсутствии вакансий («потеря работы», «не работаю из-за эпидемии», «рабочих мест у нас нет», «сократили с работы год назад, и пока не могу устроиться» – 4%).

Довольно часто люди говорили о нервозности, боязни заболеть, страхе за здоровье близких («уровень волнения, что будет завтра», «нервозность людей», «страх заболеть коронавирусом», «переживания за родителей и близких» – 5%), причем иногда реплики, в которых выражается подобная тревожность, заставляют беспокоиться за душевное здоровье респондентов («в транспорте ощущаю вирусы»).

Часто заходила речь и о последствиях перенесенного коронавируса для здоровья: «отголоски от ковида: переболела», «слабость после болезни», «после коронавируса воспалились суставы, началась очень сильная одышка» (4%). Изредка упоминались и сложности с получением медицинской помощи по основаниям, не связанным с ковидом: «посещение врачей затруднительно», «посещения все, плановые осмотры в поликлинике – все это сложно и неприятно» (1%).

Среди других, редко упоминаемых, проявлений влияния пандемии стоит отметить проблемы в сфере образования, связанные главным образом с внедрением дистанционного обучения (2%), переход на удаленку (1%) и принуждение к вакцинации (1%) – некоторых это травмирует («я боюсь, что заставят сделать прививку», «напрягают на работе с прививками, я не обязана делать прививку»).

Далее мы более или менее подробно рассмотрим, как пандемия, по мнению наших сограждан, сказалась на различных аспектах их жизни. Но прежде заметим, что респонденты склонны считать ее влияние на окружающих несколько более сильным, нежели на них самих. Только 12% опрошенных сказали, что пандемия вообще не повлияла на жизнь большинства их знакомых (о себе так, напомним, сказали 25% респондентов), а 42% – что она сильно повлияла на их жизнь (о себе – 34%). Возможно, это расхождение в оценках объясняется просто: никто, разумеется, не подсчитывает скрупулезно, какая именно доля их знакомых серьезно пострадала от пандемии, но поскольку мы принимаем близко к сердцу неприятности, случившиеся с нашими близкими (идет ли речь о болезни или, допустим, о потере работы), у нас иногда возникает неточное, преувеличенное представление о распространенности подобных неприятностей. Но, так или иначе, с точки зрения оценки социального климата в стране немаловажно, что россияне склонны признавать влияние пандемии на повседневную жизнь людей несколько более сильным, чем подсказывает им их собственный социальный опыт.

Практически половина опрошенных, 48%, сказали, что пандемия негативно сказалась на их материальном положении, а среди тех, кто оценивает это положение как плохое, – 69%. Несколько меньше прочих пострадали молодые (до 30 лет) и пожилые (старше 60 лет): в этих возрастных когортах об ухудшении материального положения из-за пандемии сказали по 40%. Причем среди молодежи сравнительно многие, 11% (при 5% по выборке в среднем), сообщили о ее позитивном влиянии на их благосостояние.

Однако столь драматические оценки касаются прошлого. Когда людей, признавших, что пандемия сказалась на их кошельках, спросили, продолжает ли ситуация с коронавирусом влиять на их материальное положение сейчас, распределение мнений оказалось далеко не столь пессимистичным: доля заявляющих, что это положение продолжает ухудшаться под влиянием пандемии, составила 23% (вдвое меньше, чем при оценке «кумулятивного» воздействия пандемии), а доля говорящих, что оно улучшается, – 8%, тогда как 17% опрошенных говорят, что пандемия более на него не влияет. Собственно, среди сказавших, что их материальное положение ухудшилось под ее влиянием, половина (48%) заявляет, что оно продолжает ухудшаться, 12% – что улучшается, треть (32%) – что ситуация с коронавирусом в этом отношении уже на них не сказывается.    

Стоит отметить: некоторые из респондентов, сообщивших ранее, что пандемия не повлияла на их жизнь в целом, заявили, что на их материальном положении она отразилась негативно (21% из этой группы) или позитивно (6%). Такие «противоречия» вполне естественны: отрицая какое-либо влияние пандемии, респондент, разумеется, не проводит «инвентаризацию» всех аспектов своей жизни, а впоследствии, при обращении к этим аспектам, зачастую «замечает» ее отпечатки.

Половина работающих участников опроса отрицают какое-либо влияние пандемии на их работу, треть говорит о вызванных ею переменах к худшему, 13% – к лучшему. Любопытно, что среди работающей молодежи доли говорящих о положительных и об отрицательных переменах практически равны (25 и 23% соответственно), тогда как у людей «первого среднего» возраста первых почти втрое меньше, чем вторых (13 и 34% соответственно), а в старших когортах этот разрыв еще больше. Трудно предположить, чтобы эти различия определялись какой-то отраслевой, профессиональной спецификой занятости молодежи. Скорее, дело в том, что она в принципе адаптивнее, легче приспосабливается к изменениям в ритме, организации, да и содержании работы и находит в этих переменах положительные стороны. И, возможно, определенную роль играет переход на удаленный формат работы, как правило, предполагающий более активное пользование цифровыми технологиями, которые для младших гораздо привычнее, чем для старших.

Отвечая на открытый вопрос о влиянии эпидемии на их работу, респонденты чаще всего говорили о двух взаимосвязанных последствиях: о сокращении доходов («уменьшение заработной платы», «доходы упали семьи», «материальное благосостояние изменилось сильнее всего: не могу позволить себе много вещей, которые раньше могла позволить» – 9% от числа работающих) и об уменьшении объема работы («покупателей стало меньше», «работы нету теперь», «мало клиентов», «спад продаж» – 9%).     

Другая тема – установленные требования эпидемиологической безопасности, которые приходится соблюдать на работе («заставили маски носить на производстве», «ношение средств индивидуальной защиты, соблюдение социальной дистанции», «маски, перчатки, антисептик» – 7%), а также меры, принимаемые работодателем во исполнение указаний соответствующих инстанций («профилактические уборки», «при входе стоит измеритель температуры», «больше требований со стороны Роспотребнадзора», «режим дезинфекции, все, что с этим связано» – 6%).   

Многие говорят о переходе на удаленный режим работы («перешла на удаленный режим работы – мне это намного удобнее», «можно работать в любой точке мира и быть свободной от рабочих встреч» – 7%). Реже упоминаются иные, менее радикальные изменения в организации труда («условия труда стали жестче», «график работы стал более свободным», «езжу в командировки меньше», «раньше работал вахтовым методом, а сейчас на постоянке» – 4%).

Наконец, довольно часто перемены, вызванные пандемией, ведут к росту нагрузок, объема работы («работы добавилось», «дополнительная работа появилась», «так как я работаю в такси, заказов стало больше», «у медицинских работников добавилось работы, стало намного сложнее, увеличилось количество пациентов» – 7%).

Впрочем, если произошедшие за все время пандемии изменения в сфере работы, как мы видели, оцениваются негативно намного чаще, нежели позитивно (молодежь – исключение), то применительно к настоящему моменту ситуация выглядит иначе: 10% работающих говорят, что ситуация с коронавирусом сейчас способствует переменам к лучшему в их работе, и лишь немного больше, 13%, – что к худшему. По-видимому, такая динамика частично объясняется «возвращением к нормальности» (какие-то ограничения, введенные ранее, отменены, спрос в некоторых сферах восстановился и т. д.), а частично – адаптацией, привыканием людей к новым атрибутам их работы. 

На досуг россиян пандемия, судя по данным опроса, повлияла сильнее, чем едва ли не на любую иную сторону их жизни. 

Причем особенно сильное и негативное влияние она оказала на досуг людей с высшим образованием. И понятно почему: их образ жизни в целом предполагает несколько большую мобильность, и ограничения на пребывание во многих публичных местах – от консерватории до детского кружка в доме культуры, не говоря уже о всяческих экскурсионных турах и иных поездках, совершаемых из любопытства, сказываются на них более ощутимо. Кстати, молодые гораздо чаще старших отмечают негативное влияние пандемии на свои досуговые практики (59%) и гораздо реже заявляют, что она никак на них не отразилась (29%), и это также сопряжено с повышенной мобильностью младшей возрастной когорты. 

Нельзя не заметить и другую зависимость: люди с очень плохим материальным положением тоже намного чаще прочих сообщают о негативном воздействии пандемии на их досуг (опять 59%). Отчасти это может объясняться тем, что они вообще болезненнее переживают пандемию, поэтому оценивают ее влияние на все аспекты своей жизни более пессимистично. Но есть и вполне «материалистическое» объяснение такого отклонения. Некоторые способы «компенсировать» ограничения, связанные с пандемией, требуют расходов, которые могут быть непосильными для малообеспеченных (хотя бы подписки на сервисы онлайн-просмотра фильмов и сериалов). Кроме того, в условиях вынужденной самоизоляции возможность обеспечить себе полноценный досуг во многом зависит от жилищных условий – а они в целом, конечно, хуже у последних. Разнообразить досуг даже в условиях самых жестких эпидемиологических ограничений было, безусловно, легче автовладельцам (причем тем, которые могут себе позволить не слишком экономить на бензине). И так далее – в любом случае скверное материальное положение усугубляло влияние введенных ограничений на качество досуга.   

Отметим, что и после того, как многие из этих ограничений были отменены, ситуация с коронавирусом, по мнению значительной части россиян, продолжает сказываться на их досуге – об этом заявили 35% опрошенных, среди обладателей высшего образования – 45%, среди москвичей и жителей других мегаполисов – 44 и 46% соответственно. Мы не спрашивали напрямую, как именно – положительно или отрицательно – влияет сейчас эта ситуация на досуг граждан, но данные позволяют судить об этом довольно определенно. Среди тех, кто оценивал влияние пандемии на свой досуг как положительное (таких, напомним, 10%), совсем немногие, лишь 22%, говорят, что она продолжает сказываться на том, как они проводят свободное время, а подавляющее большинство, 76%, – что уже не сказывается. Рискнем предположить, что положительное влияние пандемии на досуг люди чаще всего усматривали в вынужденном «замыкании» в кругу семьи либо в вынужденном одиночестве – и то и другое, как известно, в некоторых жизненных ситуациях бывает полезным и плодотворным. Если так, то неудивительно, что этот эффект в большинстве случаев прошел: и требования по самоизоляции давно утратили императивность начального этапа пандемии, и преимущества вынужденного сокращения социальных контактов обычно исчерпываются на достаточно короткой временной дистанции (многие мечтают попасть на необитаемый остров на несколько дней – но не на несколько лет). 

А вот те, кто оценил влияние пандемии на свой досуг как отрицательное, вдвое чаще заявляют, что ситуация с коронавирусом продолжает сказываться на нем и сейчас, чем утверждают обратное: 65 и 34% в этой группе соответственно. Иначе говоря, если влияние пандемии на свой досуг за весь ее период опрошенные оценивали негативно примерно впятеро чаще, нежели позитивно, то применительно к ситуации на апрель 2021 года этот дисбаланс еще усилился – и весьма значительно.

Пандемия, разумеется, резко сократила объем социальных коммуникаций, причем, как ни странно, доля респондентов, которые, по их словам, стали меньше общаться с другими людьми, примерно одинакова и в крупных, и в малых городах, а также в селах. Особенно сильно это затронуло старшее поколение: 63% его представителей говорят, что стали меньше общаться с другими людьми. Впрочем, сейчас влияние ситуации с коронавирусом на интенсивность общения оценивают как значительное сравнительно немногие: 14% опрошенных (среди пожилых – 21%), еще 28% считают его незначительным.

В первые месяцы пандемии, когда вводился режим самоизоляции, нередко звучали как алармистские, так и оптимистичные прогнозы относительно ее вероятных последствий для института семьи: кто-то опасался, что вынужденная интенсификация внутрисемейного общения обострит латентные конфликты и приведет к распаду семей, кто-то надеялся, что она, напротив, поспособствует сближению, росту взаимопонимания. Пессимистов, кстати, было больше: по данным опроса ФОМа от 11–12 мая 2020 года, 42% россиян считали, что самоизоляция ухудшит отношения в российских семьях, 28% – что улучшит.

В рассматриваемом здесь опросе мы, впрочем, спросили людей о влиянии пандемии на их отношения с близкими, а не только с членами семьи, немного «расширив» рамку и сделав вопрос менее сенситивным (не очень тактично спрашивать, например, одиноких об их отношениях с членами семьи). Результат оказался неоднозначным: две трети отрицают какое-либо влияние пандемии на эти отношения (представляется, что летом 2020 года такой ответ звучал бы гораздо реже), а доли заявляющих о положительном и отрицательном влиянии почти равны. 

Стоит отметить, что представители младших возрастных когорт (до 45 лет) чаще говорят о положительном влиянии пандемии на их отношения с близкими, а пожилые – чаще об отрицательном. Но особый интерес тут представляют гендерные различия. Женщины гораздо реже отрицают влияние пандемии на их отношения с близкими. Видимо, дело в том, что они больше склонны рефлексировать по поводу межличностных отношений, обращать внимание на детали и симптомы, которые мужчины чаще игнорируют, упускают из виду. При этом женщины вдвое чаще мужчин говорят об улучшении отношений с близкими под влиянием пандемии. Эту любопытную диспропорцию мы, пожалуй, интерпретировать не рискнем: тут лучше обратиться к психологам.

Также обратим внимание на то, что распределение ответов на этот вопрос слабо варьирует в зависимости от уровня образования, благосостояния, типа места жительства респондентов (если не считать Москву: лишь 6% столичных жителей говорят об улучшении, а 15% заявляют об ухудшении отношений с близкими).

Сегодня, согласно результатам опроса, ситуация с коронавирусом продолжает оказывать положительное влияние на отношения с окружающими у 8% россиян, а отрицательное – у 7%, причем в среде молодежи – у 9 и 3% соответственно, а в среде пожилых – у 8 и 11% соответственно. Возможно, повышенная доля пессимистичных ответов среди пожилых – следствие обид на недостаточное внимание со стороны младших. К тому же ограничения на «живые» контакты с близкими и по сей день остаются актуальными (и травматичными) для части представителей старшего поколения.

Что касается влияния пандемии на психологическое состояние опрошенных, то 21% из них признали его значительным, а 43% – отвергли начисто. Здесь тоже сильно проступили гендерные различия: если среди мужчин большинство уверяют, что эпидемия коронавируса вообще никак не отразилась на их психологическом состоянии, то среди женщин так заявляет примерно треть.

Не менее ощутима и возрастная дифференциация: 56% молодежи (а среди юношей – 67%) не признают какого-либо влияния пандемии на свое психологическое состояние, тогда как среди пожилых подобную «стрессоустойчивость» декларируют только 36%. 

Намного чаще прочих о сильном влиянии пандемии на свое состояние говорят люди, недовольные своим материальным положением (32%), что, учитывая сказанное выше, не вызывает никакого удивления, а также москвичи (34%) и жители иных мегаполисов (27%).

Разумеется, на психологическое состояние тех, кого пандемия затронула напрямую (переболевших ковидом), она повлияла ощутимее, чем на прочих, но нельзя сказать, чтобы отличия были драматическими: 31% из переболевших говорят о сильном влиянии, 30% – о том, что никакого влияния не было.

Впрочем, большинство признавших, что пандемия так или иначе отразилась на их психологическом состоянии (32% от всех опрошенных), утверждают, что теперь она уже на него не влияет. Иначе говоря, три четверти россиян (43% сказавших, что влияния не было вообще, и 32% считающих, что оно уже в прошлом) через год с небольшим после начала пандемии не признают, что она тем или иным образом, в той или иной степени воздействует на их умонастроения «здесь и сейчас». И хотя диагностировать такое воздействие применительно к себе затруднительно (вполне вероятно, что многие не замечают, да и в принципе не могут заметить, как и почему изменилось их психологическое состояние за последний год), эти данные довольно объективны в том смысле, что они характеризуют степень психологической «демобилизации» общества на стадии, когда вторая волна эпидемии схлынула, а перспективы прихода третьей интенсивно обсуждаются экспертами и озабоченными гражданами.

При этом 23% опрошенных сообщают, что ситуация с коронавирусом и сейчас продолжает сказываться на их психологическом состоянии, и это совсем немало. Причем распределение суждений по этому актуальному вопросу гораздо сильнее зависит от социально-демографических характеристик респондентов, чем распределение мнений о том, повлияла ли пандемия на их состояние за прошедший год. Влияние пандемии на свое нынешнее психологическое состояние гораздо чаще ощущается пожилыми (32%), чем молодыми (15%); обладателями высшего образования (30%), чем окончившими только среднюю школу (18%); недовольными своим материальным положением (32%), чем довольными (15%); москвичами (32%), чем жителями сел (17%). 

Причины, по которым ситуация острее переживается малообеспеченными, с одной стороны, и москвичами, среди которых малообеспеченных сравнительно немного, с другой, более или менее ясны и связаны с сугубо «материальными» проявлениями пандемии: Москва – эпицентр заболевания в России, а нехватка материальных ресурсов усугубляет порожденные ею трудности. Понятны и причины повышенной восприимчивости пожилых. А вот ощутимая дифференциация по образовательному уровню может показаться не столь предсказуемой. Объяснить ее нам поможет распределение ответов на другой вопрос – о влиянии пандемии на жизненные планы респондентов.   

Как видим, обладатели высшего образования гораздо чаще прочих говорят, что она заставила их изменить свои планы. Но при этом о неизменности планов они сообщают не реже, чем другие; разница обусловлена тем, что среди них гораздо меньше людей, вообще не имеющих определенных планов. 

Что отсюда следует? Пандемия, с одной стороны, повлияла на рутинные социальные практики (заставила носить маски, ограничила каждодневные передвижения и коммуникации), а с другой – сильно ограничила возможности людей предпринять что-либо, выходящее за рамки этой каждодневной рутины, будь то заграничная поездка, смена работы или сферы деятельности, участие в каком-нибудь образовательном или социальном проекте, да и просто поход в театр или на выставку. Чем человек активнее, чем больше он склонен намечать себе определенные цели и стремиться к ним, чем шире круг его интересов, чем более разнообразна, насыщенна, переменчива его жизнь – и, следовательно, чем более для него свойственно строить те или иные планы, тем выше вероятность его столкновения с ограничениями, обусловленными пандемией. Это, как видим, особенно часто происходит с обладателями высшего образования, которое в целом, безусловно, способствует и расширению кругозора, и более динамичному образу жизни. И, возможно, как раз потому, что именно этим людям пандемия чаще напоминает о себе, отменяя их планы и мешая реализовывать многообразные жизненные сценарии, они чаще прочих констатируют ее влияние на свое психологическое состояние.

Наконец, участников опроса спросили, отразилась ли пандемия на их жизненных ценностях, приоритетах, и половина из них ответила на этот вопрос утвердительно, а 18% оценили влияние пандемии на свой внутренний мир как значительное.    

Правда, далеко не все наши сограждане понимают, что такое «ценности», и это лишний раз подтвердили некоторые ответы людей на открытый вопрос о том, что именно изменилось в их ценностях и приоритетах (он задавался всем, кто признал, что на последние пандемия повлияла). Например, многие говорят о финансовых проблемах: «достаток был лучше до эпидемии», «уменьшились зарплаты», «упали заработки», «пенсия одна, а цены бешеные», «потеряла работу», «повысились везде цены» (6%). Такая подмена понятий (жизненные ценности отождествляются с материальными ценностями и в соответствии с этим реинтерпретируется сам вопрос), возможно, объясняет тот факт, что именно люди, считающие свое материальное положение плохим или очень плохим, особенно часто говорят о значительном влиянии пандемии на их ценности и приоритеты (26% против 18% по выборке в целом).

Довольно многие говорят и о тех или иных изменениях в их образе жизни: об ограничениях на перемещения по стране и миру («никуда нельзя выехать», «ездили раньше в санаторий, а сейчас сидим дома» – 5%), о санитарно-гигиенических требованиях и запретах («есть ограничения, которые не нравятся», «везде появился установленный порядок, нужны маски», «отсутствие свободы: изолированы» – 2%), о вынужденном отказе от привычных моделей досугового поведения («раньше два-три раза в месяц посещала театры, сейчас не могу», «нет возможности пойти в кафе» – 1%), о переходе на удаленку (1%), о сложностях с получением медицинской помощи (1%).

Такое (довольно распространенное) непонимание самого концепта «ценности» в российском обществе обусловлено, вероятно, не столько когнитивными, сколько именно ценностными причинами, заслуживающими самого серьезного обсуждения, но, разумеется, не здесь. Здесь же надо подчеркнуть, что из-за этого непонимания данные опроса несколько «преувеличивают» масштабы влияния пандемии на ценности россиян. Однако и с этой оговоркой следует признать отрефлексированные респондентами изменения в их ценностной системе значительными. О чем же идет речь?

Во-первых, многие говорят, что пандемия помогла им острее почувствовать ценность семьи, побудила внимательнее относиться к близким, больше ими дорожить: «захотелось больше любви дарить своим близким и быть к ним внимательнее», «любить больше стал свою семью, ценить стал своих родных», «больше внимания стал уделять близким», «начала ценить больше близких людей» (9%). Почти так же часто звучит и иной, но, по сути, довольно близкий мотив – осознание ценности общения: «больше стали ценить общение, возможность общения», «личное общение стал ценить больше», «я стала больше ценить общение с людьми, получаю больше радости от общения; раньше это было чем-то обыденным, а сейчас каждая встреча – это радость», «ценнее стало общение с людьми и со своей семьей» (7%). Правда, реплики, где этот сдвиг зафиксирован с такой определенностью, здесь звучат значительно реже, чем высказывания, где люди просто сетуют на дефицит общения («мало общаемся с родственниками и соседями», «стала меньше общаться с родными», «никуда не хожу, и ко мне не ходят», «плохо стало: сидим дома и не общаемся ни с кем»). Однако можно, видимо, считать, что если вопрос об изменениях в ценностях респондента актуализирует переживания по поводу дефицита общения, то это свидетельствует именно о том, что в его иерархии ценностей полноценное общение с близкими стало занимать более высокое место.

Во-вторых, многие утверждают, что под влиянием пандемии лучше осознали ценность здоровья, необходимость заботиться о нем: «ценность здоровья вышла на первый план», «здоровье начали больше ценить», «стала больше ценить свое здоровье и окружающих» (10%). Оговоримся: высказывания на эту тему часто звучат иначе – речь идет не столько об отношении к здоровью, сколько о практиках его сбережения («больше начинаешь думать о своем здоровье», «больше стал гигиене времени уделять», «начал больше следить за здоровьем», «я стал больше заниматься спортом, гулять на свежем воздухе»). Но хотя подобные реплики, строго говоря, не вполне отвечают на вопрос о ценностных сдвигах, они определенно указывают именно на такой сдвиг, ориентированный на здоровье.

В-третьих, некоторые – сравнительно немногие – говорят, что пандемия заставила их задуматься о хрупкости и быстротечности жизни, побудила больше ценить ее: «раньше думала, что будешь жить вечно, сейчас поняла: не вечно», «стал оценивать зыбкость жизни», «стал больше ценить минуты жизни», «стала больше понимать ценность жизни своей и близких людей: жизнь – самое главное», «я стала больше ценить жизнь, стала радоваться каждому мгновенью, потому что жизнь – это великий дар» (3%). 

Итак, основные ценностные сдвиги, произошедшие под воздействием пандемии и отрефлексированные россиянами, – это повышение ценности семьи, близких, общения с ними, здоровья и, наконец, самой жизни.  

Кроме того, некоторые рассказывают – опять-таки не очень точно интерпретируя вопрос – о негативных изменениях в своем эмоциональном состоянии: о росте тревожности, появлении страхов («страх, боязнь, все переживала», «прибавилось страхов и опасений, появилась потребность в психологе», «бывают депрессии» – 3%). Изредка респонденты отмечают, что стали больше времени посвящать саморазвитию (1%), разочаровались в российских властях (1%), отказались от долгосрочных планов или, по крайней мере, стали относиться к ним менее серьезно (1%). 

Данные опроса в целом свидетельствуют о том, что процесс адаптации к социальным реалиям пандемии развивается неравномерно. Одни предпочитают говорить о ее влиянии на различные аспекты их повседневной жизни «в прошедшем времени» – констатируя, что испытали это влияние, но более его не испытывают, другие заявляют, что пандемия продолжает сказываться на их повседневности. Похоже, сейчас тенденция к нормализации в целом сильнее проявляется применительно к работе и материальному положению граждан и слабее – применительно к их досугу. 

Особенно травматичным, причем во многих отношениях, опыт пандемии оказался, с одной стороны, для низкоресурсных групп – для пожилых и малообеспеченных (оценивающих свое материальное положение как плохое), а с другой – для групп, располагающих таким социальным ресурсом, как высшее образование, для москвичей и, в ряде случаев, жителей других мегаполисов. Такая двойственность этого травматического опыта заслуживает серьезного изучения, но, возможно, объясняет ее старая добрая пирамида Маслоу. В самом деле, пандемия, актуализировав прежде всего потребности в безопасности (как следствие массового страха перед смертельно опасной инфекцией и вместе с тем социального дискомфорта, порожденного дестабилизацией социального порядка, потоком тревожных новостей и тотальной неопределенностью относительно «правил игры» и ближайшего будущего), одновременно до крайности осложнила реализацию потребностей высшего уровня (та же тотальная неопределенность, девальвация планов, ограничения на передвижения – все это создает не самые благоприятные условия для самоактуализации, личностного роста и т. д.). И, соответственно, адаптироваться к жизни в условиях пандемии оказалось особенно сложно, с одной стороны, для наиболее уязвимых социальных страт, а с другой – для наиболее динамичных групп, привыкших к широкому спектру возможностей и свободе выбора при реализации (и постоянной корректировке) своих жизненных сценариев.

________________

Источник данных

Телефонный опрос населения 18 лет и старше. Сроки проведения опроса: 17–27 апреля 2021 года. Ежедневно опрашивались 300 респондентов. Расчет делался по суммарной выборке за 11 дней опроса, итоговый объем выборки – 3300 респондентов.