Биохимик-иммунолог: наступило время для легких публикаций

Я работаю в генетической лаборатории. У нас достаточно жесткий заведующий, и он настаивает, чтобы мы постоянно ходили на работу. Даже во время карантина давил на сотрудников и заставлял приезжать в институт. Заведующий никого не наказывал, можно было спокойно отказаться, но многие его боялись и каждый день появлялись в лаборатории. У нас работает много студентов, они живут в общежитиях, ездят на общественном транспорте через весь город из какого-нибудь Долгопрудного с кучей пересадок. За последние полгода несколько коллег переболели, и каждый раз лабу закрывали, мыли, и контактных отправляли домой. Но потом все возвращались на работу, и опять кто-нибудь заражался.

Кажется, мы же биологи, работаем с ВИЧ и другими опасными вирусами, поэтому должны были быстрее остальных сориентироваться в новых условиях и сразу начать соблюдать правила безопасности. У нас есть и дезинфицирующие средства, и ультрафиолетовые лампы. Но по факту в лаборатории заболеваемость ничуть не ниже, чем в обычном офисе. К тому же ничего особо не поменялось с начала пандемии: у нас общие приборы, непроветриваемые кухня и переговорка, да и сидим так же, как и раньше.

На «удаленку» перевести всю лабораторию невозможно. У нас много «мокрых» биологов, которые работают с пробирками, им нужны реактивы, приборы, и все эти вещи есть только в институте. А наши биоинформатики могут все спокойно делать из дома, но под давлением все равно каждый день приезжают в лабораторию.

Когда началась пандемия, заведующий сказал, что надо срочно заняться ковидом. Тогда наши биоинформатики переключились на исследование коронавирусной инфекции, начали изучать эволюцию вируса на основе открытых научных данных. А мне поручили разрабатывать ДНК-вакцину, потому что я иммунолог. Собрать ее просто, но это дикая ответственность: можно с потолка взять какую-то конструкцию вакцины, но потом ее начнут испытывать на людях, будут кому-то вкалывать. Начальник пытался переубедить, говорил, мол, наше дело предложить, а что там дальше будет, нас не касается. Мне повезло, и я смогла слиться с этой темы.

Не исключено, что ситуация с другими вакцинами примерно такая же. Свыше сказали: «Надо предложить», сотрудники лаборатории согласились, сделали какой-то вариант, и теперь его всем колят. Это не величайший мозг придумал идею на миллион, а просто кто-то выбрал одну из тысячи возможных комбинаций.

Сначала я была оптимистично настроена по отношению к вакцине от коронавируса. Представляла, что все ученые мира начнут изучать ковид, быстро создадут вакцину, подберут противовирусные препараты – и мы будем спасены. Но я стала наблюдать за тем, как развиваются исследования, какие статьи выходят, и у меня сложилось ощущение, что все лаборатории устроены так же, как наша. На одну по-настоящему прорывную статью требуется 6, 8, а то и 10 лет.

Есть разные вакцины: белковые, вирусные, векторные, ДНК. Вакцины, которыми детей прививают, – это белковые и вирусные. Они проверены на огромных выборках, обладают небольшим количеством побочных эффектов и признаны эффективными. Например, после одной прививки от кори человек защищен на 95%, а после двух – так вообще на 97%. Но эти вакцины сложно разработать, и практически невозможно быстро произвести в больших объемах. Наработка рекомбинантного белка или вируса и последующая высокотехнологичная очистка – это тонкий производственный процесс.

ДНК-вакцины никто раньше нормально не тестировал на людях, зато их легко инженерить. Надо разрезать ДНК, взять нужные кусочки, скопировать, склеить, размножить – и готово. При этом можно сделать штук 100 разных вариантов. И эту вакцину реально быстро наработать: реактивы для создания генетической конструкции лежат в холодильниках любой молекулярной лаборатории и, грубо говоря, ее можно за ночь нарастить в колбе. Но ни один человек не знает, как она будет работать, и насколько она безопасна. С аденовирусными вакцинами – та же ситуация. Полноценных клинических исследований на людях нет, и какие-либо выводы можно будет сделать только через несколько десятков лет.

ДНК и аденовирусные вакцины уже давно существуют, но их не используют в обычной жизни. Представьте себе: кто-то придумывает ДНК или аденовирусную вакцину от кори. Испытывать такую вакцину на детях или взрослых неэтично: не факт, что она защитит от инфекции и не вызовет сильной побочки. Складывается такая ситуация: есть идеи, а проверить, работают ли они, невозможно.

Я думаю, когда появилась Эбола в Африке, фармы страшно обрадовались. Они решили: о, смертоносное заболевание, лекарств нет, вакцин нет. Смертность от Эболы, например, около 40%, и даже если у вакцины сильная побочка, никто на это не обратит внимание. К тому же все происходило вдали от больших СМИ, в Африке, а не в Европе или Америке. Как раз аденовирусные и ДНК-вакцины и были опробованы во время вспышки Эболы. Но нормальные испытания так и не закончились, потому что вспышка угасла сама собой, и полноценной третьей фазы так и не удалось провести.

Сегодня Институт Гамалеи тестирует аденовирусную вакцину против коронавируса, которую разработал на основе вакцины от Эболы. Как я поняла, во время вспышки в Африке эту вакцину до испытаний, курируемых ВОЗ, не допустили, потому что были проблемы с клиническими испытаниями на животных. Но Гвинея все равно согласилась ее применить, вакцину кому-то вкололи, а что потом стало с этими людьми, не ясно. Исследования еще нигде не опубликованы. Подобная ситуация произошла не только с нашей вакциной против Эболы: результаты тестирования других вакцин тоже никто подробно не освещал. Сейчас ученые мониторят обстановку, наблюдают за испытуемыми, и, если все будет хорошо, может быть, лет через десять они что-нибудь и опубликуют.

Клинические испытания и биоэтические комиссии придуманы не просто так, их не взяли с потолка. Многие сравнивают нормы для исследований с российской бюрократией, когда надо собрать тысячу бумажек, чтобы лифт заработал. Но это не то же самое, потому что на кону – человеческие жизни.

Например, несколько лет назад на Филиппинах началась лихорадка денге. Фармацевтическая компания Sanofi Pasteur разработала вакцину, но оказалось, что у некоторых групп людей она увеличивала риски развития тяжелой формы лихорадки. В итоге, заразившись денге, десятки привитых детей погибли, чего бы не произошло, если бы они переболели, не привившись до этого. Или же в 1950-х годах на рынке появилось снотворное «Талидомид». Лекарство прописывали беременным женщинам для устранения утренней тошноты, но при этом исследования влияния препарата на плод не проводились. Вскоре стало ясно, что у женщин, принимавших «Талиомид» на ранних сроках беременности, часто рождались дети с пороками развития конечностей.

Существует еще одна проблема – это информирование. Например, в Америке риски объясняют очень четко, за этим жестко следят. А у нас часто говорят: «Мы давно испытывали этот препарат, иммунитет на тысячу лет будет, да вообще абсолютно безопасно». Поэтому в России куча людей дезинформированы, они идут участвовать в клинических испытаниях, не оценивая свои риски.

Есть несколько теорий. Одни ученые предполагают, что если человек был вакцинирован, например, БЦЖ (вакцина против туберкулеза), то иммунитет лучше обучен реагировать на легочную инфекцию. Организм не паникует, не выбрасывает кучу неэффективных и разрушительных молекул, а действует четко, и заболевание проходит сравнительно легко.

Другие исследователи считают, что антитела к прочим коронавирусным инфекциям помогают бороться с ковидом. Но в то же время, есть предположение, что эти антитела, наоборот, усугубляют течение, так как не могут нейтрализовать коронавирус: иммунитет начинает сильно распаляться, атаковать клетки и ткани собственного организма, наступает цитокиновый шторм.

На данный момент многое в реакции иммунитета на ковид остается непонятным. Например, бывали случаи, когда человек переболел, но антитела к вирусу не появились. А недавно я прочитала исследование о том, как дети с определенным типом врожденного иммунодефицита заболевали коронавирусом и, несмотря на то, что у таких детей вообще не образуются антитела, ковид они переносили сравнительно легко. Оказалось, можно справиться с коронавирусом даже без антител, только с помощью Т-клеток, которые убивают клетки организма, внутри которых размножается вирус.

Думаю, ученые почувствовали, что их рейтинг в обществе поднялся. Сейчас весь мир ждет, когда у них что-то получится. Я даже слышала, что проходной бал на биофак МГУ сильно вырос. Наверное, люди подумали: «О, это так важно»! Тем более, пока есть коронавирус, биологи без работы не останутся.

Сегодня все исследователи обсуждают вакцину. Одни ученые говорят: «Надо проводить хорошие исследования, а эта вакцина – непроверенная хрень, ни за что не колите». Другие не согласны: «Фиг с ним, давайте скорее привьемся, теоретически должно сработать». Я сама не буду прививаться и знакомых отговариваю. Это немного странное чувство: раньше я, как нормальный ученый, «топила» за прививки, была готова привить всех не земле, а теперь голосую против.

Кто-то из знакомых до пандемии должен был уехать в лаборатории за границу, у них даже визы на руках были. А затем урезали финансирование, границы закрыли, и они не могут работать в областях, которые им интересны. Сейчас основные ресурсы направлены на коронавирус, а фундаментальные исследования слегка притормозили.

Зато наступило время для легких публикаций. Если хочется хороших статей, то можно запрыгнуть в коронавирусную тему, писать и чуть ли не сразу публиковаться. Журналы охотно берут всю информацию, никто особо не придирается, и статьи выходят очень быстро. Обычно журналы долго думают, брать или не брать текст, отправляют его рецензентам, а с ними можно месяцами переписываться. Кто-то годами публикуется. А теперь журналы начали выпускать статьи быстрее. Но есть и обратная сторона: мне кажется, все чаще появляется непроверенная информация. К тому же обычно статью на рецензирование отсылают специалистам из той же области, но ковид для всех новый, и кто является специалистом по нему, пока непонятно.

Я надеюсь, что пандемия никак не повлияет на исследовательскую среду. Останутся стандарты хороших исследований, а гранты будут выделять не только вирусологам. В принципе, если говорить не про Россию, а про мир, денег для исследований было достаточно: гранты выделяли и фундаментальной, и прикладной науке.

Когда началась пандемия, я сидела в декрете. Мне тогда было уже очень скучно, а тут всю Москву закрыли, и показалось, что остальные тоже ушли в декрет. Поначалу мне нравилось: наступила движуха, мы сразу уехали на дачу, начали обустраиваться, появилось ощущение, что я ничего не пропускаю. Потом быстро выяснилось, что пандемия затягивается надолго, и сидеть дома стало намного сложнее.

Я не думаю, что в обществе после пандемии что-то изменится. Скорее всего, какое-то время люди еще попаранойят и успокоятся. Как показал опыт этого года, сначала все сидели, боялись, но наступило лето, и люди сняли маски и пошли гулять. Хотя, конечно, останутся те, кто до конца своих дней будут протирать вещи санитайзером.