Диана Афзалова: «Я просто решила, что время действовать»

В школе детей часто спрашивают, кем они хотят стать, когда вырастут. Мне тоже задавали этот вопрос, и в какой-то момент я стала отвечать, что хотела бы стать врачом. Я поняла, что ничего, кроме медицины, не может удовлетворить мои амбиции. Да и близкие были очень рады этому моему решению.

Первую неделю изоляции я провела в раздумьях по поводу своего будущего, чем я вообще буду заниматься дальше. Мне написали, что открылся первый госпиталь для больных коронавирусом в Коммунарке, что там не хватает кадров и ждут всех желающих. Я подумала, что это мой шанс. Так сложилось, что до этого полгода я пыталась устроиться на работу, но меня везде разворачивали, говорили, что студенты не нужны. У меня было желание учиться чему-то прикладному, развиваться и зарабатывать. Так что, когда я увидела это сообщение, то решила, что мне нужно пойти. Я пришла в отдел кадров, мне начали задавать профессиональные вопросы – у кадровиков специальные термины, которых я не знала. Когда стало понятно, что я не очень понимаю, что происходит, меня просто спросили: «Вы готовы завтра выйти на работу?» Я согласилась, для меня это был даже плюс, потому что у меня не было времени испугаться. Хотя в тот момент я не задумывалась о вирусе, у меня было любопытство. Это было самое начало пандемии, еще даже не было никакой информации о самой болезни. Я просто решила, что время действовать. Когда я пришла на работу, там меня приняли как человека, который пришел исполнять свои обязанности и должен уметь делать все, что от него требуется, а я на тот момент еще многого не умела. На меня сразу же свалилась огромная ответственность. Я с горем пополам нашла, где выдают костюмы и где можно переодеться, и попала в свое отделение. Мне показали сестринскую комнату, в которой я должна была встретиться со своей сменой. Я туда зашла, меня спросили: «Ты наша смена?» А я даже не поняла, что это значит – что я их смена, с которой они будут работать, или что я буду их сменять. Я просто сказала: «Всем привет, я Диана, я ничего не знаю, и мне очень страшно».

Я работала в приемном отделении, где медсестры берут анализы и оценивают степень тяжести состояния пациента. В первый же день работы нам сказали, что в больницу приедет мэр Москвы Сергей Собянин. Соответственно, надо, чтобы все было чисто, чтобы ни у кого нигде СИЗ не задрался, и так далее, как у нас принято. К вечеру никто не приехал, и мы расслабились. В том месте, где работают регистраторы, довольно изолированная комната, и бывает, что там работают не в полной экипировке. И вот мы стоим, делаем копии, у меня подняты очки на лоб. Я хорошо помню этот момент: я сканирую паспорт, и тут начинается копошение, все шепчут: «Путин! Путин!» Я поднимаю глаза, а к нам идет человек в желтом костюме. Там такое окошко, за которым комната регистраторов, через него мы контактируем с пациентами. Путин встает перед окном в комнате регистраторов, мы с ним здороваемся. Он смотрит на нас и говорит: «Здравствуйте, спасибо всем за работу, она очень важна». Вдруг мне на ухо начинают шептать: «У тебя очки подняты!» Я смотрю на Путина, он смотрит на меня. Я, в шоке спуская на глаза очки, думаю: «О боже, что это вообще за первый рабочий день!»

Через некоторое время я устроилась во вторую больницу, и там я уже работала в терапии в отделении гинекологии. Так получилось, что Коммунарка открылась без штата, и туда направили медсестер и врачей из других больниц. В первую смену я познакомилась с медсестрой из другой больницы, которую тоже перепрофилировали под ковид. Там было вообще безумие, половина сотрудников отказались работать и, соответственно, не хватало кадров. Например, одна санитарка развернулась и ушла в четыре часа дня, сказала, что она так не может. За день пустое отделение заполнилось, всем людям было плохо, и никто не знал, что делать, ведь эту болезнь никто никогда не лечил. Конечно, там был тренинг для врачей и медсестер на два дня, но это не особо помогло. Никакой тренинг не может превратить акушера-гинеколога в пульмонолога, для этого нужно два года профильного образования.

Первая смена в этой больнице была невероятно сложной. Дело в том, что коронавирусным пациентам нельзя выходить из палаты – для вызова медсестер у них есть кнопки. Обычно пациенты могут сами выйти и что-то взять, а тут они нажимали на кнопки, и на все отделение раздавался громкий сигнал. Если один пациент нажимал на кнопку ночью, то этот сигнал будил всех остальных, и они тоже начинали что-то хотеть. В итоге все 24 часа смены мы просто бегали.

В первый день работы я вышла на перерыв в шесть часов вечера, до этого времени я не пила ни капли воды, ни крошки в рот не брала, не ходила в туалет даже. Я просто села и начала плакать, думала, что со мной будет, если я сейчас уйду. Конечно, я вернулась, потому что это большая ответственность, нельзя же подставить отделение и людей, которым и так тяжело. Помню, что в девять утра, после более суток работы, меня позвал врач в отделение помочь на обходе. Я зашла в палату, меня просто повело, и я начала падать. Меня поймал пациент за локоть, спросил: «Девушка, а у вас все хорошо?» Это было полное истощение, я была не готова к этой первой смене.

Пациенты – очень разные. Труднее всего работать с теми пациентами, у которых обширный опыт лечения в больнице, они как правило имеют хронические заболевания и уже знают, кто что должен делать. Такие люди начинают требовать четких и подробных объяснений, что за лечение и лекарства им назначаются, несмотря на то, что назначение лечения – это работа врачей, а не медсестер. Бывают и просто грубые пациенты. Например, у нас был мужчина, у которого никак не сбивалась температура, и он вызывал меня каждые 10 минут и жаловался, что я как-то не так до него дотронулась.

Некоторые медсестры, когда с ними грубо разговаривают, начинают огрызаться в ответ, но у меня другой подход. Я всегда стараюсь все объяснять как можно подробнее. Если ты прикладываешь чуть-чуть усилий, то пациенты начинают к тебе по-другому относиться, узнают, как тебя зовут, запоминают, и потом даже радуются, что ты с ними работаешь. Наша заведующая всегда говорит: «Девочки, не забывайте, что они больные, а вы – здоровые». Она права, относиться ко всем нужно со снисхождением, но это бывает сложно, когда в отделение 65 человек, а ты одна.

Сейчас люди уже кое-что знают про болезнь и боятся чуть меньше. Тем не менее, встречаются пациенты, которые приезжают как контактировавшие с больным ковидом. Они начинают требовать отдельную палату, мол, я же не болею. А у нас нет отдельных палат. В итоге к ним выходят врачи, начинаются уговоры. Так что страх присутствует до сих пор, и наша задача не провоцировать этот страх и пытаться по-человечески относиться к таким людям.

В терапевтическом отделении был мужчина, который был достаточно стабильный, мы с ним общались, я знала его имя. Бывает, что когда все время работаешь с одними и теми же людьми, начинаешь к ним привязываться. Этому мужчине поплохело, мы вызвали реанимацию. Но они не пришли сразу, видимо, у них было очень много вызовов. Заведующая сказала мне взять баллон с кислородом, я побежала за ним в другое отделение. А когда вернулась, мужчина громко и часто дышал. Я подключила его к баллону и вышла оформить документы перед реанимацией. Когда я вернулась в палату, чтобы везти этого пациента в реанимацию, меня сразу насторожила тишина. Я подошла к нему, обратилась по имени. Он молчал. У меня сразу затряслись руки. Вышло, что он умер за то время, пока я проверяла паспорт, то есть это случилось прямо на моих глазах. Человек, с которым я недавно разговаривала о его жизни. А сейчас мне сложно вспомнить, была ли это первая смерть у меня на смене или нет.

Из Коммунарки меня уволили 31 мая. Мне сказали, что им нужны люди, которые будут работать на постоянной основе, и попросили написать заявление. В мае открылось много других больниц, в Коммунарку стало поступать меньше больных, и руководство решило избавиться от студентов и всех, кто не может работать в полной мере. Во второй больнице я работаю до сих пор.

Во вторую волну пандемии ситуация несколько изменилась. Все это время мы учились методом проб и ошибок, и теперь у нас есть точная схема, по которой мы можем лечить пациентов. В ординаторской висят плакаты, на которых написаны четкие алгоритмы лечения. У врачей сформировалось понимание этой болезни. Мы знаем, как лечить, что говорить и какой может быть прогноз. Среди врачей много людей, прямо скажем, одержимых. Наша заведующая приходит каждый день в семь утра, работа у нее часто до 11 вечера. Она работала в отпуск, приходит по выходным. Это человек с безграничным энтузиазмом, но такое тоже не проходит бесследно для психики.

Меня очень трогает то, как люди стали относиться к врачам. Врачи, конечно, герои, но они герои всегда, просто обычно на это не обращают столько внимания. С другой стороны, я не уверена, останется ли такое отношение после, ведь все быстро забывается. Врачи в последние годы стали по сути прислугой, а медсестры – рабынями, ведь медицину воспринимают как сферу услуг. Многие пациенты забывают про благодарность, мне зачастую важно услышать «спасибо», чтобы было хоть немного легче работать.