Дмитрий Хохолов: «‎Всему приходилось учиться на ходу»

Я из семьи врачей, и у меня не было другого пути, кроме как стать медиком. Родители очень хотели, чтобы я пошел по их стопам. Впрочем, после второго курса и я уже не мог представить себя в другой профессии. 

Пандемия в некотором смысле даже повлияла на мое становление. Дело в том, что студентам сложно устроиться в больницу: нас неохотно берут на работу и относятся достаточно предвзято, потому что многие из нас мало что умеют. В конце марта мне мама написала, что есть возможность начать работать, и мы с другом начали ездить по больницам, которые перепрофилировались под ковид. Это было еще до того, как туда начали набирать студентов. Мы были в пяти больницах, но нам там достаточно резко отказали. В одной из них нас даже в отдел кадров не пустили. Охранник сказал: «‎Вы что, не смотрели телевизор? Какая вам работа!» А потом бабушка моего друга посоветовала 50-ю больницу, и нас туда взяли. Около недели мы проходили медосмотр, после чего вышли на работу.

Меня мама сначала отговаривала идти в «красную» зону, потому что на работе ей сказали: «‎Ты что, с ума сошла – сына отправлять туда?» 

Но оказалось, что все не так страшно. Конечно, работа во время пандемии сложнее, чем в «мирное время», но ничего сверхъестественного в ней нет. Я ставил капельницы, делал инъекции, проводил обследования – в общем, выполнял базовую работу младшего медицинского персонала. 

Кроме того, наша больница организовывала пациентам трансферы до дома. Например, после выписки какой-нибудь бабушки врач может попросить поехать с ней, передать родственникам все документы, объяснить, что делать дальше. 

Поначалу было очень трудно, потому что все было непонятно. Нам никто ничего не объяснял, так что приходилось учиться на ходу. В первый день я работал с двумя студентками, которые тоже оказались новичками. В итоге мы плохо сдали смену. Более того, врачи, которые с нами дежурили, тоже были молодыми. Когда мы их о чем-то спрашивали, они нам отвечали: «‎Мы и сами тут первый раз». Кроме того, наше отделение было рассчитано на 75 человек, а лежало в нем 92. Во время первой волны мы ночью спали час-полтора, да и просто присесть времени не было. Поначалу находиться на ногах целые сутки кажется достаточно сложным, но к этому быстро привыкаешь. Так что ко второй неделе работы особых сложностей уже не было. 

Сейчас я работаю в другой больнице, там все по-другому. В больнице, в которой я работал в первую волну, все – врачи, медсестры и другой персонал – сидели в «красной» зоне. В больнице, в которой я работаю сейчас, ординаторская находится в чистой зоне, там постоянно работают санитары и медбрат, а врач заходит только во время обхода. Это не так удобно, потому что все вопросы приходится решать по телефону. Кроме того, в первую волну для персонала больницы было намного больше привилегий. Например, нас вкусно кормили, предоставляли хорошее жилье, включая сетевые отели. 

Во время первой волны я работал на ставку, сутки через трое, а потом так получилось, что я стал работать на полторы ставки, то есть где-то 10 смен в месяц. И, несмотря на сложности в начале пандемии, я понимаю, что без нее я вряд ли получил бы такой опыт. 

В начале пандемии пациенты были в панике из-за информационного поля, в котором все находились. Коронавирус на тот момент – новая болезнь, от которой умирает масса людей по всему миру. У нас в отделении одна женщина даже выбросилась из окна. Да и от других ребят я слышал, что такие случаи имели место. 

Конечно, была специфика в работе с разными пациентами. Обычно больных стараются распределять по изначальному профилю отделения. Например, если это раньше была неврология, туда стараются класть побольше пациентов с неврологическими болезнями, чтобы их лечили и по основному заболеванию, и от коронавируса соответственно. Я как раз работал в бывшей неврологии.

В начале мая случилась вспышка коронавируса в психоневрологическом интернате. И нам оттуда привезли много пациентов. В работе с такими людьми, конечно, имеется своя специфика, о чем тебя никто не предупреждает. Например, была женщина, которая искренне верила, что она сестра известного российского певца Николая Баскова, а я – другой знаменитый артист, Филипп Киркоров. Была пациентка, которая бегала из одной палаты в другую и воровала вещи, постоянно хихикала, говорила, что рядом с ней лежат какие-то зверята, и просила перевести ее в другую палату. Также было много людей пожилого возраста с деменцией, которые находились в полной дезориентации и плохо понимали, что происходит. 

Но больше всего мне запомнился такой случай. На дежурстве нас было несколько человек. Пока в отделении было тихо, мы задремали. Около трех часов ночи нас разбудил громкий мужской голос. Я сначала даже не понял, что происходит, подумал, что к нам пришли с проверкой. Однако в палатах было темно. Вскоре стало ясно, что голос доносится из туалета. Я зашел туда и услышал: «‎Всем привет! Сегодня я расскажу, как лечить коронавирус. Не время спать, время лечиться!» Пытаясь понять, что за блогер появился в нашем отделении посреди ночи, я открыл дверь одной из кабинок. Там оказался пациент, который разговаривал сам с собой. Я попытался успокоить его и отвести в палату, но он повернулся ко мне и объявил: «‎Мои нейроны работают на 100%!» После этого он всю ночь кричал, бегал по палате, перебудил остальных пациентов. Последние, в свою очередь, стали угрожать, что выкинут его из окна. Ближе к утру пришлось вызвать специалистов с более действенными успокоительными препаратами, чем те, которыми мы пытались уладить ситуацию.

Сейчас я работаю в узконаправленном стационаре для больных туберкулезом и коронавирусом одновременно. Если у больного с ковидом выявлен туберкулез или в туберкулезном диспансере случается вспышка, всех его пациентов отправляют к нам. Таким образом, в моем нынешнем отделении тоже своеобразный контингент, скажем так, более асоциальный. У нас много бездомных, бывших заключенных, бывают наркоманы. Я заметил, что они в среднем более агрессивны, чем другие пациенты. Но общий язык можно найти и с ними, бывает, что с ними даже проще работать. Дело в том, что обычные пациенты требуют больше внимания: все время что-то читают в интернете и задают много вопросов. Мои пациенты немного обозленные, но зато у них нет каких-то безумных запросов, просят только, чтобы еда была нормальная.

Я думаю, что внимание к медикам со стороны медиа и общества в какой-то мере помогло во время первой волны, но теперь эффект гораздо меньше. Тогда чувствовалось: люди понимают, что ты занимаешься важным делом, что ты молодец. Пенсионеры присылали нам в больницу пироги, а дети – рисунки. И это сильно помогало в работе, создавалось ощущение поддержки. Сейчас этого уже нет. Мне кажется, что в первую волну отношение людей к медицинским работникам было лучше, возможно, что освещение в средствах массовой информации помогало. Благодаря телевидению и интернету люди знали, что врачи работают в сложных условиях и постоянно рискуют заразиться. Конечно, сейчас эта информация также присутствует, но в меньшей степени. А со временем все обо всем забудут, все вернется на круги своя. 

Мне бы хотелось, чтобы после пандемии были изменения в системе здравоохранения. Отношение нашего работодателя – государства – во многом халатное. Моя подруга работала несколько месяцев в обсерваторе. За 10 суток ей заплатили 30 тысяч. То есть оклад медсестры или медбрата в час меньше, чем зарплата работника ресторана быстрого питания за тот же промежуток времени.

Кроме того, у многих врачей произошло выгорание. В начале пандемии на работе ощущалась поддержка от коллег, а к лету все уже устали, говорили: «‎Как же я надеюсь, что завтра я выйду в обычное отделение, не в «‎ковид». Часто не хватает хоть какого-нибудь стимула, чтобы продолжать работать.