• к-Беседы
  • 22.12.20

«Люди оказались не готовы к периодическому изменению норм, ведь обычно повседневность строится на стабильных правилах»

ФОМ побеседовал с участниками исследовательского проекта «Повседневные практики общественного здоровья: (не)следование санитарно-гигиеническим правилам в период пандемии коронавируса в Москве» – о городе на карантине, опасных местах, социальной дистанции, масках и перчатках в метро

qr-code
«Люди оказались не готовы к периодическому изменению норм, ведь обычно повседневность строится на стабильных правилах»

Городская мобильность

Радик Садыков: Расскажите, пожалуйста, о вашем исследовании городской мобильности в период пандемии.  

Варвара Кобыща: В прошлом году, до пандемии, по заказу Департамента транспорта Москвы у нас было исследование поведения пассажиров в общественном транспорте: интервью с пассажирами, наблюдения, фокус-группы, опрос. Собрали обширный материал. Поэтому к началу пандемии у нас уже были определенные наработки: мы понимали, как люди передвигаются по городу, как они проводят время в метро. Весной интересно было посмотреть, что будет происходить с общественным транспортом Москвы и его пассажирами в связи с вирусом и карантином.

Так, с конца марта мы начали серию интервью: разговаривали с людьми про их обычные передвижения в период локдауна, фиксировали особенности поведения в городе до и после периода самоизоляции*. Осенью, когда началась вторая волна, мы продолжили поле: интервьюировали пассажиров, наблюдали, как люди ведут себя в метро, собирали дневники пассажиров, которые по нашей просьбе несколько раз в неделю описывали маршруты своих поездок и переживания.

В подготовке исследования также принимали участие сотрудницы Лаборатории социальных исследований города НИИ ВШЭ Ксения Шепетина, Яна Багина и Анастасия Говорова.

Лидия Лебедева: О чем вы спрашивали в ходе интервью? 

Варвара Кобыща: В первой части обсуждали будничные вещи: как у людей строится маршрут, куда они ездят, что они делают во время поездок, как эмоционально и физически проживают время поездки. Во второй – спрашивали, что изменилось, когда ввели пропуска, каким мерам предосторожности следуют люди, как вирус повлиял на их жизнь и как они к нему относятся, много вопросов было про поведение в транспорте.  

Радик Садыков: А что фиксировали в наблюдениях? 

Андрей Корбут: Есть такие «горячие точки» в общественном транспорте, где происходит много интересного. Например, турникеты на входе в метро. Для многих людей это та линия, пересекая которую или на подходе к которой, они натягивают или снимают маску, перчатки.  

Лидия Лебедева: Как в целом пандемия и ограничительные меры изменили городскую мобильность – городские потоки, поведение горожан в метро, в других публичных пространствах? 

Оксана Запорожец: В конце марта, когда ввели жесткий локдаун, многократно уменьшились потоки пешеходов и транспорта. По данным Департамента транспорта, пассажиропоток в Московском метрополитене снизился на 83%.  

По мере восстановления рутины – когда люди начали выходить на работу – стали возобновляться движение и привычные практики пользования транспортом. Однако вначале люди выходили в город очень осторожно. В интервью информанты часто рассказывали, как в полном одиночестве ехали в вагоне метро или находились на станции – и это переживание включало одновременно страх и восторг. Нередко об этом говорили девушки: с одной стороны, «классно – все метро твое», а с другой стороны, «случись что – а я одна на станции или в вагоне».   

В начале лета призывы ездить в масках стали общими словами, жесткого контроля не было – и многие люди перестали носить средства защиты. Почему так легко «вернулись» старые правила? Прежде всего, люди оказались не готовы к периодическому изменению норм, ведь обычно наша повседневность строится на стабильных правилах. А в ситуации с коронавирусом они менялись по мере получения знаний о болезни. Например, сначала говорилось, что носить маски необязательно. Кроме того, ослабление контроля со стороны транспортных служб не компенсировалось взаимным контролем пассажиров. Иногда они делали замечания людям без масок, но это бывало редко.  

Достаточно интересно, что транспортная система Москвы, в частности метро, в последние годы работала на сшивание городского пространства. Например, подключение к Wi-Fi стало сохраняться при переходе из одного транспорта в другой, появилась возможность не задумываться о приобретении специального проездного и расплачиваться банковской картой. Сейчас же происходит очень мощная обратная тенденция – по выстраиванию границ. Многие люди надевают маски и перчатки перед входом в метро. Иногда метро и вовсе «начинается» дома, когда близкие спрашивают: «Ты маску взял? А перчатки надел?» Мы видим, как пространство, которое было гладким, бесшовным, вдруг становится барьерным.

Радик Садыков: Приведите какой-нибудь интересный пример из интервью, показывающий, как люди реагировали на новые меры и требования. 

Варвара Кобыща: Пожилой мужчина недавно вышел на пенсию. У него есть своя машина, но, несмотря на опасения, связанные с вирусом, он из принципа продолжал пользоваться общественным транспортом. Бесплатный проезд – один из главных пенсионерских «кайфов», это привилегия и свобода человека. Для нашего информанта отключение социальных карт – большая проблема, он раздражен. Болезненно терять эту привилегию, поэтому этот пенсионер держится за нее, хотя понимает риски. 

(Без)опасное место

Радик Садыков: Городское пространство социально стратифицировано по разным основаниям. Скажем, одни места считаются опасными, другие – неопасными. Наблюдали ли вы смещения в подобных представлениях в связи с эпидемиологической ситуацией? 

Андрей Корбут: Мне кажется, ситуация в аэропортах – это хороший индикатор того, насколько трансформировались представления о безопасных и опасных местах. Люди, которые летали весной и летом, практически все говорили, что ехали в аэропорт, ожидая, что там будет серьезнейший досмотр. А оказалось наоборот – меры безопасности в аэропортах были слабее, чем в метро. Напротив, в местах, считающихся относительно безопасными и даже сакральными, как, например, театры, стали проводить досмотры. Но если говорить про микроместа, например вагоны метро, то там мало что поменялось.  

Оксана Запорожец: Мы привыкли, что в городе есть определенные пространства опасности, метро – в их числе. Что отличает текущую ситуацию? Через ужесточение контроля опасность «производят» в тех местах, где ее не ждали, например в торговых центрах: там проводят рейды с проверками – кто в масках, а кто нет. В городе существуют конкурирующие эмоции. Например, ты идешь в театр за удовольствием, а в торговый центр – за покупками. Но теперь везде к приятным эмоциям примешиваются или даже вытесняют их другие – страх, беспокойство. Всюду тебе напоминают про опасность – либо вируса, либо штрафа. Причем последнее для многих кажется более опасным.

Варвара Кобыща: С началом карантина метро воспринимали как место, где находятся те, кому надо ездить на работу, наиболее «ответственные» члены общества. А в магазины ходят все, там – хаос, места не хватает и просто невозможно соблюдать дистанцию. В сравнении с другими публичными пространствами метро представлялось оазисом безопасности. Но с возвращением толп все перевернулось.  

Маски, перчатки и социальная дистанция

Лидия Лебедева: Ни специальные наклейки о соблюдении дистанции, ни разметка не дают результата. У вас есть объяснение, почему так происходит? 

Андрей Корбут: Фактор численности играет немаловажную, а может, и центральную роль. Когда после снятия ограничений в метро вновь появились толпы людей, стало просто невозможно соблюдать дистанцию. Аналогичная ситуация – когда ввели пропуска. Помните, что было в первый день? В метро выстроились огромнейшие очереди. Мне кажется, этот пример говорит о том, что попытки в таком многолюдном виде транспорта, как метро, создать узкие горлышки ведут только к коллапсу.  

Вход в метро превратился в КПП – сейчас там огромное число людей – полиция, сотрудники метрополитена: кто-то в мегафон что-то объявляет, кто-то досматривает рюкзаки, кто-то просто дежурит. Как говорят социологи, все это – театр безопасности: реальный контроль невозможен, но зато можно продемонстрировать начальству, что меры принимаются. Если вы начнете контролировать каждого входящего в метро так, как прописано в правилах, это мгновенно вызовет коллапс. 

Так что есть фактор, связанный с очевидным расхождением между реальной практикой по контролю за перемещениями в общественном транспорте и тем, что объявляется. Когда входишь в павильон метро, тебе кричат в рупор: «Обязательно наденьте маску и перчатки», но при этом зачастую никто не проверяет, в маске ты или нет. И ты понимаешь, что, в принципе, можно и без нее.

Варвара Кобыща: Дистанцию легче соблюдать в статичных пространствах. В транзитных пространствах она пропадает. Я захожу в вагон, и мне надо занять какое-то статичное положение – я его «меряю» относительно других людей, чтобы выбрать точку на нужном расстоянии от них. Но на станциях все скапливаются у входа в вагон. В метро много места, может быть абсолютно пустая платформа, но на лестнице к переходу все сбиваются в кучку, потому что привычно выбирают самую короткую траекторию. 

Оксана Запорожец: Не стоит забывать, что часть людей просто перестала пользоваться общественным транспортом и другими публичными пространствами, и мы не знаем, что происходит с этими людьми, но знаем, что они есть. Поэтому, когда мы говорим, что меры скорее не соблюдаются, чем соблюдаются, мы не учитываем тех, кто решил в целях безопасности не пользоваться общественным транспортом, не посещать публичные пространства или вообще уехал из города.  

Радик Садыков: В вагонах метро создается сильный медийный фон – на ТВ-планшетах настойчиво транслируются требования носить маски и перчатки, дистанцироваться. На ваш взгляд, каков эффект от этих призывов? 

Андрей Корбут: Сейчас это воспринимается как элемент интерьера. Раньше транслировали сюжеты про котиков, теперь транслируют ролики про маски и перчатки. Судя по интервью, люди ориентируются на другие вещи, когда принимают решение о том, какую дистанцию соблюдать, носить ли маску и перчатки. Но определенно здесь нужно говорить о разных категориях людей – не стоит грести под одну гребенку всех пассажиров метро или автобуса. Все-таки в общественном транспорте ездят люди с разными представлениями, в том числе о том, что такое коронавирус и насколько он заразен.  

Оксана Запорожец: А еще это зависит от того, на каком этапе развития эпидемиологической ситуации все происходит. На ранних стадиях в полупустом метро люди конечно больше внимания обращали на экраны. В апреле – мае наши информанты присылали нам фотографии ТВ-экранов в московском метро – там показывали объявления о ношении масок и перчаток на разных языках. Для людей это было и информированием, и развлечением. Но сейчас информация на экранах превращается в фон и не замечается, а если замечается, то не добавляет ясности, как, например, сообщения о том, что не все маски одинаково полезны. Правила должны быть определенными. Хотя очень сложно совместить определенность правил и необходимость их изменения, чтобы они соответствовали знанию о коронавирусе, которое существует на данный момент. 

Лидия Лебедева: На ваш взгляд, от чего зависит решение носить маску или не носить? В каких ситуациях человек предпочитает надевать ее, а в каких – обойтись без нее?  

Андрей Корбут: Начнем с того, что часть людей не верит в существование коронавируса вообще или не считает его опасным*. И эти люди при принятии решения, надевать маску или нет, конечно же, будут ориентироваться на другие вещи, в отличие от людей, относящихся к иным категориям. Например, им важно избежать штрафа. В одном интервью информант говорил, что не верит в коронавирус, считает это разводкой, но маску носит, потому что не хочет получить штраф. 

Варвара Кобыща: И таким людям неважно, сколько они носят одну и ту же маску. При этом маски у них рассованы по всем карманам, чтобы иметь возможность надеть одну из них в случае угрозы штрафа. 

Андрей Корбут: Соответственно, практика ношения маски может быть дискретной. Одни надевают ее только тогда, когда чувствуют опасность быть оштрафованными. Другие полностью осознают опасность коронавируса и всегда носят маску. Третьи опасность осознают, но относятся к ней с изрядной долей фатализма: маску на нос они натянут, только если рядом кто-то уж слишком сильно кашляет. Четвертые заботятся, чтобы другие не заболели из-за них, и считают маску символом уважения к окружающим. Но есть еще более ответственная часть людей, носящих маски, – те, кого еще до пандемии чаще других останавливали в метро, например мигранты из соседних стран. 

Радик Садыков: Изменилась социальная категоризация людей в связи с пандемией?  

Оксана Запорожец: Социальные категоризации, которые происходят в связи с вирусом, связаны в том числе и с особенностями мобильности. На ранних этапах выделялись и осуждались те, кто перемещался без особой необходимости. 

Андрей Корбут: В целом социальные различия никуда не пропали. Но людей не категоризируют как прежде, скорее мы пришли к каким-то обобщенным категориям. Мне кажется, это связано с самой характеристикой болезни, с тем, что это глобальная ситуация, которая затронула всю планету. Сейчас мы скорее оперируем категориями, связанными с болезнью, а они довольно универсальные. Это раньше мы различали людей, скажем, в транспорте – это офисный планктон, это бабушка, это школьник и так далее. А сейчас если и используем какие-то категоризации, то скорее в отношении потенциальных разносчиков заразы, например школьников, которые ездят без маски, или потенциальных жертв этой заразы, например пожилых людей. 

Новая повседневность?

Радик Садыков: Не кажется ли вам, что в практиках использования санитайзеров, перчаток и даже масок происходит диффузия, то есть эти вещи начинают использоваться против других рисков, которые, может быть, существовали и раньше и, возможно, возникнут в будущем?

Андрей Корбут: Эта диффузия – действительно интересная штука. Она может происходить на очень разных уровнях. Мы спрашивали в интервью про вакцинацию от гриппа – как люди к этому относятся, делают ли соответствующие прививки. Мы исходили из идеи, что их ответы могут быть как-то связаны с тем, как они воспринимают текущую ситуацию. Но кажется, здесь нет четкой корреляции. Есть люди, которые готовы сделать прививку, как только она появится. Но при этом они же утверждают, что у них крепкое здоровье и что они никогда не болеют. 

Лидия Лебедева: Еще до пандемии был некоторый набор «рецептов», как выстраивать дистанцию с другими в метро – использовать для этого сумки или задействовать мимику, еле заметные жесты. Пандемия привнесла что-то новое?

Андрей Корбут: Нет, но есть два аспекта для уточнения. Что привнесла пандемия в поведение в публичных местах, включая общественный транспорт? Это появление новых моральных аргументов и форм оценки поведения других людей. Это не значит, что изменилось само поведение. Это значит, что у нас появились новые обоснования для него. Например, мы ставим рюкзак на сиденье рядом с нами. У нас раньше не было особых оснований делать этого, кроме нашего удобства, а теперь они появились. Мы поддерживаем необходимую дистанцию. А вот поведение на эскалаторе поменялось больше, чем поведение внутри вагона. На эскалаторе контакты с поручнями предписаны (мы обязаны держаться за них), но в нынешних условиях это опасно. Многие теперь опираются локтем, а в свободной руке оказывается мобильный телефон.  

Варвара Кобыща: При этом мы отмечаем, как часто люди трогают поверхности в метро нефункционально. Это необязательное троганье поручней, например, когда ты сидишь и нет риска упасть, одни отрефлексировали и прекратили делать это, а другие продолжают. 

Радик Садыков: Как вам кажется, новые гигиенические практики – ношение масок, перчаток, использование санитайзеров – останутся с нами после пандемии? 

Андрей Корбут: Что-то сохранится, по крайней мере какое-то время. Я думаю, что у большинства будет наблюдаться «ковидное последействие», когда какая-то часть привычек, связанных с гигиеной, останется. Но как долго это продлится и какие факторы будут на это влиять, пока непонятно.  

Беседовали Радик Садыков и Лидия Лебедева, 24 ноября 2020 года

Поделитесь публикацией

  • 0
  • 0
© 2024 ФОМ