«Мы воспроизводим модели коллективного и индивидуального сознания времен верхнего палеолита»

Как, с точки зрения антропологов, люди реагируют на риск заражения?

Ольга Христофорова: Восприятие эпидемических болезней в доиндустриальных обществах несколько отличалось от того, что мы имеем сейчас. Все-таки и картина мира была иная: болезни нередко воспринимались как некие существа, а не только как результат действия вредоносных агентов, например колдунов (это последнее понимание сохранилось и до сего дня, только агенты теперь иные). И социальная среда была иная: доиндустриальные сообщества обычно были небольшими, до тысячи человек. Например, в селе узнавали о приближении холеры или чумы. Что делали земледельцы? Они проводили ритуальное опахивание деревни. Женщины, распустив волосы, в одних сорочках ночью впрягались в плуг и проводили борозду между деревней и внешним миром. При этом все живые существа, встреченные на пути, воспринимались как воплощение болезни и могли быть убиты. Или другой пример – про долган, северных оленеводов. Оспа выкашивала у них целые стойбища, они ее очень боялись. Долганы представляли оспу как русскую женщину в красном сарафане. Ее нельзя было просто прогнать, ее надо было принять, угостить. По преданию, один сказитель рассказал оспе фрагмент эпоса олонхо о путешествии в мир мертвых и направил ее туда. Оспа через некоторое время вернулась, исхудавшая и обиженная, мол, там людей нет, одни тени, и пообещала больше не приходить. Вот так сказитель спас свой народ от эпидемии. Это тоже пример визуализации болезни и выстраивания отношений с ней – от упрашиваний и договора до обмана и отгона.

Можно ли рассуждать про мифологию пандемии в современном обществе или это удел обществ традиционных?

Ольга Христофорова: В современном мире болезнь принимает немного другой вид. В традиционной мифологии весь мир состоял из живых существ: и болезнь – это человек, и дерево – это существо, которое имеет сознание, волю, эмоции. Мы же мир воспринимаем как «оно», а не как «ты».

Конспирология – это когда за обыденными происшествиями видят чей-то замысел. Как говорил известный герой мультфильма: «Это неспроста». И в фольклорных представлениях, и в конспирологических теориях речь идет о неких злоумышляющих агентах. Но в одном случае это будут колдуны и бесы, в другом – реальные народы или даже конкретные люди, которые якобы болезнь придумали и распространяют: от китайцев до Билла Гейтса. И вот характеристики этих агентов, отношение к ним, способы профилактики и лечения болезней однозначно свидетельствуют, что у многих наших современников сознание глубоко мифологично. Вспомним бабушек из «Отрядов Путина». В марте 2020 года они символически заграждали территорию страны от коронавируса, а в апреле, когда наше правительство признало реальность болезни, сжигали изображение вируса, распечатанное на цветном принтере, осуществляли, так сказать, символический акт уничтожения болезни.

Обычный человек, скорее всего, ничего такого делать не будет, он будет вполне рационально соблюдать правила профилактики – носить маску, мыть руки, ни к кому не подходить ближе, чем на полтора метра. В крайнем случае – обратится к народной медицине.

Однако эта рациональность кажется условной…

Ольга Христофорова: Да, если подумать, оказывается, что маска и перчатки скорее символы защиты, а не сама защита. Маска, которую вы носите на подбородке, – это скорее знак. Антрополог Александра Архипова говорит, что это знак лояльности к государству. Меня интересуют мифологические вещи, а не политические, и я смотрю на этот символический жест как на обережный. Люди показывают полиции и окружению (и не исключено, что и самой болезни тоже), что они маску носят и в любой момент, в случае опасности, могут ее натянуть. Маска не просто «оружие на предохранителе», а еще и знак, что оружие есть, «не подходи ко мне». Можно, наверное, сказать, что у некоторых уже сформировалась индивидуальная привычка носить маску, без нее в людных местах неуютно.

Еще одно важное отличие современного общества от традиционного проявляется в том, что допускается действие случайности до определенного уровня. Например, в традиционном африканском племени, если невозможно понять, почему человек упал и поранил ногу, виноват колдун. Мы же все-таки не будем демонизировать соседей в метро, которые кашляют и маску не носят. Но будем демонизировать сверхъестественных агентов типа Билла Гейтса. Дополнительно распространению конспирологических теорий о коронавирусе очень способствует христианская эсхатология, представления об апокалипсисе, о «печати зверя», которую некоторые люди ассоциируют с прививкой, и так далее. Когда мифологические и религиозные идеи смешиваются с современной научной (окей, псевдонаучной) картиной мира, возникают странные химеры.

Какие образы пандемии доминируют в различных сообществах?

Ольга Христофорова: Если говорить про православных, то некоторые из них прошлой весной считали, что вирус специально распространяют, чтобы церкви закрывали, что это действие Антихриста и признак конца мира. Можно было наблюдать конфликты идей и практик: стоит очередь, чтобы приложиться к мощам святого, а светский репортер преподносит это как человеческую глупость. Но для верующих людей это было как раз вполне рациональное средство профилактики – способ максимально обезопасить себя от заразы, обратившись к Господу, святым, Богородице за поддержкой. И найдется масса примеров, когда люди уверены в том, что только потому, что они это делали, они и их близкие остались живы. Когда человек в чем-то убежден, никакие примеры не разубедят его. Например, что причастие настолько великая вещь, что никакая зараза не может быть передана через него. Точно так же говорили и в XIX веке, когда были эпидемии холеры. Считалось, что причастие всех спасет.

Если говорить в целом об обществе, то создается впечатление, что как людям дали в начале пандемии установку, что нет никакого вируса, так они ее и придерживались, даже когда ввели карантин и строгие ограничения.

Наблюдаете ли выстраивание новых социальных границ, гигиенических правил, например отказа от рукопожатий? Если говорить в терминах антрополога Мэри Дуглас: появились ли новые различения на «грязное/чистое», «священное/обыденное»?

Ольга Христофорова: Люди стали заменять объятия кивками головы, а вместо рукопожатий могут прикоснуться ногами или локтями. Но, кажется, накладываются два параметра. С одной стороны, идея чистого и грязного, заразного, опасного, а с другой стороны, близость и родство с человеком. Одна ситуация, когда пришел близкий человек, и совсем другая, когда пришел курьер. Одного можно попросить помыть руки, не сторониться его, а другого можно воспринимать почти как исчадие ада. Получается, что чужой стал еще «чужее» и можно, больше не стесняясь, считать его опасным.

При этом такие, как бы игровые, приветствия могут свидетельствовать не только о том, что есть страх пожать руку, но и о том, что возникают новые привычки, правила, и нарушать их было бы странно. То есть это идет от новых конвенций социальных взаимодействий. Но, скорее всего, мы легко вернемся к прежним правилам. Возможно, если бы строгий карантин продержался лет пять, тогда бы произошли и более существенные изменения.

По данным опроса ФОМа, проведенного в июле прошлого года, 51% респондентов были уверены, что коронавирус создан в лаборатории, и только 21% считал, что он имеет природное происхождение. Коррелируют ли эти цифры с данными о том, сколько людей верят в колдовство, подвержены символическим практикам?

Ольга Христофорова: Интересно было бы посмотреть, как изменились эти показатели в динамике (осенью 2020 года и весной 2021 года) и что будет в следующем июле. Думаю, что появление вакцин, постепенное снятие ограничений, да и просто то, что люди устали быть постоянно в стрессе, привело к снижению общественного напряжения и число приверженцев идеи лабораторного происхождения вируса уменьшилось. В колдовство россияне сегодня верят все же меньше. Это совсем не так актуально, как коронавирус, и к тому же современный мир предлагает много иных объяснительных моделей для болезней и других несчастий (а именно такие события и питают веру в колдовство в доиндустриальных обществах). В этом контексте мне кажется удивительным, что россияне сегодня вообще верят в колдовство – а они верят, и цифры тоже немалые. По данным ВЦИОМа (опрос 2016 года), в магию верят 36% респондентов, а 27% заявили, что лично сталкивались с проявлениями колдовства. Не верит в колдовство 41%, а 23% не могут сказать определенно. Защититься от порчи, сглаза и иных магических воздействий пытаются 29% респондентов, при этом около половины из них (57%) прибегают к христианским оберегам, а остальные выбирают какие-то иные символические практики.

Чтобы вырабатывать стратегию ответа на необъяснимые события, на вызовы и стресс – бежать, прятаться или нападать, человек должен понимать их. А конспирология – очень логичная модель. Это вера в то, что у всего есть некая скрытая сторона, спрятанная от глаз.

Интересно, почему одни люди склонны к конспирологическим идеям, а другие – нет. Кажется, уровень образования не играет особой роли. Есть гипотеза лингвистической относительности, согласно которой не мир определяет язык, а, наоборот, язык определяет мир. Ребенок рождается в определенном социальном окружении, и оно учит его языку, технике тела, языку жестов, то есть всевозможным символическим системам. Эти системы и формируют из ребенка взрослого члена социума, как бы носителя этих систем, носителя культуры. Получается, что доступ к миру есть только через систему языков – естественного языка и других символических систем, надстраивающихся над ним. И в зависимости от того, где ребенок вырос, например у эскимосов или бушменов, он и будет осмыслять мир, будет у него 16 слов для обозначения разных видов снега или не будет ни одного.

Наш мозг – производитель и продукт символической деятельности, человек живет в символическом потоке вещей, явлений, имен. И мы этот мир понимаем как двойной – мир физический и его семиотический двойник. Отсюда возникают произведения искусства, мифы и сказки. Ученые говорят, что есть реальность языка, а реальность мира неизвестна. А конспирологи, наоборот, говорят, что есть мир, а за миром есть какие-то смыслы, о которых мы не знаем, но можем только подозревать. Народный же взгляд переворачивает и эту позицию: эти смыслы известны и перечтены, это и есть фольклор. Не просто что-то пошумело на кухне, а это недовольный домовой шумит. Мир населен разными агентами, живыми существами. Агенты либо действуют сами, либо заставляют какие-то вещи действовать.

Также воспринимаются болезни: или болезнь сама действует, или какой-то агент ее распространяет. Также было и в архаике. Получается, сейчас мы воспроизводим те же самые модели, которые были характерны для коллективного и индивидуального сознания времен верхнего палеолита.

Весной прошлого года было ощущение, что прорвались информационные пузыри и конспирологические теории хлынули даже на людей, которые никогда ими не интересовались. Сейчас кажется, что ситуация нормализовалась, этих теорий стало меньше.

Ольга Христофорова: Меньше стало возникать новых слухов, но старые продолжают циркулировать, хотя и притихли, что указывает на снижение уровня тревоги. Люди нашли удовлетворяющие их объяснения. Появление вакцины также снизило уровень напряжения.

Есть очень любопытная история про то, как шла вакцинация от оспы у нганасан на Таймыре в 30-е годы XX века. Они очень обрадовались прививке и с удовольствием вакцинировались. Хотя обычно боялись любых манипуляций с их телами. Когда этнограф Андрей Попов стал разбираться в причинах, то выяснил, что нганасаны на своих оленей ставят знак собственника – клеймо (тамгу). И нганасаны решили, что «оспа придет, увидит, что стоит клеймо, значит, они уже принадлежат ей, и убивать она их не будет». Редкий пример, когда нововведения удачно попали в культурные традиции народа.

Как вы оцениваете значение текущей пандемии для общественных институтов, практик? Можно ли считать ее последствия существенными и в чем эти последствия проявляются?

Ольга Христофорова: Первое – появилась тенденция к формированию горизонтальных связей и практик доверия друг к другу. Некоторая атомизированность людей преодолевалась с помощью этих связей и практик: концерты на балконах, приветствие врачей, Zoom-посиделки. Второе – пришло понимание того, что мы должны объединиться перед лицом популяционной угрозы. До пандемии была угроза экологическая, а сейчас к ней добавилась еще и медицинская. Третье – несмотря на все страшилки, связанные с тем, что онлайн-формат в образовании останется навсегда, в нем оказалось много хорошего, а уж возможности устраивать научные семинары и конференции выросли многократно.

Была версия, что вирус появился в результате эксплуататорского отношения человека к природе, например из-за вырубки лесов…

Ольга Христофорова: Но это же мифологическая идея. Сам язык, на котором она высказывается, соответствует мифологии: природа захотела избавиться от людей, поражая их легкие, так как они вырубают леса – легкие планеты. А оказалось, что дело и не в легких вовсе… Хотя никто не сомневается, что во многом антропогенный фактор сыграл большую роль в появлении и распространении пандемии.