Россияне – о трех месяцах изоляции и выходе из нее
В середине июня российские федеральные власти анонсировали начало выхода из режима ограничений – приблизительно с этого момента как в медийном пространстве, так и в общественном сознании градус «страстей по пандемии коронавируса» начал спадать, зазвучали разговоры о постепенном возвращении к нормальной жизни.
Тогда же, в 20-х числах июня, мы с коллегами по проекту коронаФОМ запланировали небольшое качественное исследование (правильнее будет назвать его пилотажным), для того чтобы лучше понять контекст происходящего. Мы хотели разобраться, пусть и в первом приближении, как минимум с двумя вещами: 1) в каких терминах и на каком языке описываются три месяца изоляции, как россияне осмыслили (или продолжают осмыслять) этот бесспорно уникальный опыт; 2) можем ли мы как исследователи зафиксировать возвращение к нормальной жизни, как говорят в медиа, «наступление новой нормальности», или пока ни о какой «новой нормальности» речи не идет?
Источником данных выступили две фокус-группы – в Москве и Санкт-Петербурге, а также четыре глубинных интервью в крупных городах – в Екатеринбурге, Нижнем Новгороде, Ростове-на-Дону и Ярославле. Фокус-группы и интервью проводились онлайн.
По итогам проделанной работы мы решили подготовить две публикации. Первая из них, посвященная анализу рефлексии россиян над тем, что с ними происходило на протяжении трех месяцев «разгара» пандемии, – сейчас перед вами. Второй текст посвящен ответу на вопрос о «новой нормальности»1.
Изоляция: личный опыт
Абсолютному большинству участников качественного исследования три месяца пандемии и связанной с ней изоляции дались тяжело. За эту тяжесть в основном отвечают три вещи.
Во-первых, людям было очень тяжело не выходить из дома.
«Мне было в целом тяжело сидеть вот так дома. Здесь есть и плюсы: то, что больше времени ты высыпаешься. Но как-то психологически тяжело, что не меняется место дислокации, что ты сидишь один, не можешь встретиться с людьми, поговорить, какого-то живого общения нет. Тяжело, когда ты варишься в своей каше, и потом просто уже начинает голова от этого кипеть». (ФГ, Москва)
Во-вторых, многие информанты в качестве основной проблемы изоляции назвали финансовые трудности. Зачастую при этом экономические проблемы в их рассуждениях связывались с темой штрафов за нарушение санитарно-эпидемиологических норм.
«Для меня эти три месяца… Поначалу это было забавно, потом стало тяжело, когда деньги уже стали заканчиваться… Относительно этой ситуации с масками и штрафами я поймал себя на мысли как-то, когда уже началось все это и появились первые такие публикации о штрафах, что у меня нету денег, я еще и боюсь выйти на улицу, чтобы начать что-то делать, потому что меня могут оштрафовать. И с чего я буду платить эти штрафы? У меня не заплачена за три месяца сейчас коммуналка, хоть у меня свое жилье. И это такая ситуация, по-моему, за последние 20 лет такого не было, то есть даже в 90-х не было такого. Для меня это тоже… несколько меня это обескуражило.
И вот эта ситуация, что, с одной стороны, вводят [штрафы], с другой стороны, маски стоят бешеных каких-то денег, сумасшедших, то есть никто не регулирует. С третьей стороны, страх, что тебя могут, там, ну, штраф – это для меня лично не такие маленькие [деньги]: четыре тысячи, там, пять. Я не помню уж, какие, но, как бы, вот эта ситуация, что денег нет, а тебя еще могут, грубо говоря, прессануть. И с чего платить эти деньги там? То есть такое очень острое чувство какой-то незащищенности и какой-то горечи на нашу власть, честно говоря, было, такая какая-то досада, сравнимая с такой обидой горькой. И финансы, конечно… Я сейчас прихожу к тому, что мне придется сферу деятельности менять». (ФГ, Санкт-Петербург)
И, наконец, в-третьих, главным фактором, ухудшающим психоэмоциональное состояние информантов, было чувство неопределенности. Эта проблема обсуждалась в обеих фокус-группах и упоминалась неоднократно практически в каждом интервью. Люди плохо понимали, что именно происходит (что означает коронавирусная статистика, насколько опасен вирус) и как ко всему этому относиться, как себя вести, – все это вместе усугубляло ситуацию, порождало беспокойство и тревогу.
«Да, давайте я тогда скажу. Ну, самое сложное – это то, что непонятно, что происходит, во-первых. Второе – конечно, материальный контекст. Третье – это то, что я не знаю, есть такая болезнь или нет, потому что, как бы, некоторые вообще там вещи нелогичные. Я не думаю, что коронавирус существует, но дело в том, что у меня маленький ребенок, я собрался с ним сходить погулять, хорошая погода. Я хотел сходить на улицу, но в то же время я боялся: мало ли что. Сам я ходил, да, выходил на улицу». (ФГ, Санкт-Петербург)
«Да как вам сказать… Вот многие сейчас ребята говорят, что они не понимали, а сейчас к чему-то пришли. А я могу сказать, что четвертый месяц пошел – я до сих пор не понимаю, что происходит. Такое ощущение, что сложно было, да, здесь все вместе, и финансовая, естественно, составляющая. Вообще, самое сложное, как [другой информант] уже, по-моему, говорил, – это непонимание, что будет завтра.
Потому что такое ощущение, что власти разрабатывали какие-то меры поддержки для населения, а на самом деле как загоняли куда-то. Они сами не знали вообще, что делать, почему это противоречие получалось. То маски нужны, то они не помогают. И это проявляется во всем. Самое сложное – не знаешь, что завтра. Ну и поменять, конечно, свой образ жизни – это самое сложное. Ходя даже на работу, все равно пока все не так, как было раньше. Поэтому, конечно же, от этого непонимания, что будет завтра, и сложность, ты не знаешь, что делать. И самое главное – нет никакой поддержки ни от кого». (ФГ, Санкт-Петербург)
Один из информантов конкретизировал свои переживания, говоря об «ощущении невидимой опасности».
«Вы знаете, наверное, я бы не брал крайние оценки – тяжело или легко, но больше все-таки к тяжело. Почему? Потому что все-таки это ощущение какой-то опасности невидимой присутствовало. Все равно дома сидеть невозможно 24 часа. Все равно мы выходили, все равно надо было куда-то и проехать, и пройти в магазин. И вот эта невидимая какая-то опасность подогревалась и в СМИ, и в телевизоре, что где-то это рядом». (Интервью, Ростов-на-Дону)
Остальные проблемы, связанные с пандемией и карантином, которые обсуждались информантами в ходе исследования, были уже более индивидуальными. Например, кому-то было крайне тяжело перейти на удаленную работу (в силу сильно возросшей рабочей нагрузки), кто-то переживал из-за общего слома привычного порядка жизни, а кто-то ощущал нехватку живого общения с друзьями, коллегами или родственниками. Это понятные переживания, знакомые практически всем нам, – специально останавливаться на них не имеет смысла.
Очень немногие участники исследования говорили, что прошедшие месяцы активной стадии пандемии (и карантинных ограничений) в России дались им относительно легко. Отметим, что эти люди имели возможность не работать во время режима строгой изоляции или работать не слишком много.
«Я прожила их достаточно легко в том плане, что мне есть всегда чем заняться. Для меня нет проблемы, что я никуда не езжу, никуда не хожу. Я и так не особо ездила. Мне это не очень интересно. Мне интереснее быть дома, заниматься домашними делами и другими задачами какими-то. Для меня это не было проблемой. Общение у меня по интернету идет достаточно активное, поэтому таких проблем, что я не ходила в кино, театры, кафе, у меня не было. Я и так в них не ходила и не страдала от этого». (Интервью, Нижний Новгород)
«Да как-то незаметно все прошло. На работу мог ходить, ну, по специальному приказу дирекции там надо было появляться с соблюдением мер предосторожности. А так в целом не могу сказать, что отдых, но, скажем так, я бы посидел еще на карантине. Смотрел много фильмов, сериалов. Ну, вообще, в эпоху интернета это очень приятное времяпрепровождение – карантин». (ФГ, Москва)
Повседневные практики времен самоизоляции
Отдельная большая тема, обсуждавшаяся с информантами в ходе исследования, – «карантинная» трансформация повседневности, с которой был вынужден столкнуться практически каждый житель земного шара. Нам было любопытно понять, как эта трансформация описывается на языке информантов, отрефлексирована ли она вообще, и если да, то как именно.
Конечно же, сильнее всего пандемия повлияла на два пласта повседневных практик: гигиенические и коммуникативные. Причем если в ходе обсуждений возникала тема гигиены, то речь всегда выходила за пределы вопроса о необходимости часто мыть руки – это воспринимается практически всеми информантами как само собой разумеющееся и вне всякого контекста карантина. Обсуждаются чаще всего гигиенические предосторожности вне дома.
«Ну, вот я в подъезде стараюсь ничего не трогать. То есть я, как бы вот, зашла – и ни стенку, ни перила, ничего стараюсь руками просто не трогать. <...> То есть я иду, стараюсь ни за что не… Ну, привычка еще, наверное, такая стала, вот если я в том же магазине дверь открываю, я стараюсь не ладонью, а так как-то, под ручку там, если я в одежде, ну, как-то локтем, ну, чтобы вот минимизировать, может быть, чтобы я потом этими ручками, пальчиками в глаза себе не залезла. Но не могу сказать, что я прям боюсь». (Интервью, Екатеринбург)
Отметим, что мы достаточно часто фиксируем в исследованиях подобную «солидарную» модель поведения: даже среди тех наших сограждан, которые склонны преуменьшать опасность коронавирусной инфекции, нам все равно регулярно встречаются люди, соблюдающие гигиенические предписания (либо в логике «все делают – и я буду», либо «есть указание государства, а штрафов я не хочу»). Необходимость следовать некоторому набору мер воспринимается такими людьми как негласная социальная норма.
Когда же речь идет о коммуникативном аспекте, информанты регулярно упоминают два сюжета: социальную дистанцию и сокращение контактов с пожилыми родственниками.
«Информант: У нас была полностью удаленная вся система, и мы старались дома, особенно как только все началось, вот эти два месяца, мы вообще практически никуда не выходили, только до ближайшего магазина.
Модератор: И что, на дачу не ездили?
Информант: Это только чисто наша система. Дочка, муж, я и сын. Мы даже с родителями не общались. Мы старались наших пожилых родителей оставить в покое». (Интервью, Ярославль)
«Я стала реже ездить к маме. Практически первые полтора месяца я вообще не приезжала, потому что мама – пожилой человек, ни к чему все это ей. Последний месяц мы пару раз были с соблюдением социальной дистанции, потому что я к этому отношусь достаточно серьезно». (Интервью, Нижний Новгород)
В целом же участники нашего небольшого исследования относительно соблюдения профилактических предписаний предсказуемо разделились на две группы. Первая группа – это дисциплинированные, по-настоящему озабоченные пандемией граждане. Они следили за коронавирусной статистикой, серьезно соблюдали гигиенические рекомендации, старались минимизировать социальные контакты. Их повседневная жизнь за три месяца претерпела множество изменений. При этом, с точки зрения мотивов, в этой группе можно было встретить как минимум два типичных. Первый мотив активной реакции (на уровне практик) на пандемию – нежелание заразить себя или других (в основе этого мотива лежит, конечно же, интерпретация коронавируса как серьезной проблемы). Здесь дополнительные комментарии не требуются. Однако любопытно было обнаружить, что в случае смены своего обычного поведения многие информанты опирались на позицию «чтобы окружающим было спокойнее». То есть люди исходили из того, что окружающим некомфортно и тревожно от происходящего (это довольно хорошо сочетается с общими переживаниями по поводу неопределенности ситуации).
«Отчасти [соблюдаю предписания]. Стараюсь в основном, наверное, надевать не для того, что я боюсь заразиться или я, там, если заболею, заразить кого-то, а, наверное, для того, чтобы люди, которые находятся рядом со мной, они были спокойнее, только, наверное, для этого. А не потому, что я, там, боюсь заразиться». (ФГ, Санкт-Петербург)
Также среди представителей этой группы выделялись те, кто прямо проговаривал необходимость следования рекомендациям, потому что государству виднее, как нужно вести себя гражданам (второй типичный мотив). Это дисциплинированность абсолютная, без какого-либо рефлексивного компонента и соотнесения транслируемых рекомендаций с жизненным опытом.
«Информант: Я считаю, что, если это какая-то сложная ситуация в стране, то мы можем думать что угодно. Удобно, неудобно – нужно придерживаться определенных правил и определенных законов, определенных актов, которые дают, потому что выполнение таких правил является основанием нашей безопасности и отношения государства к нам. Мы плюем, говорим, что нас это не касается, что это мы делать не будем. Мы имеем право в ответ, чтобы к нам относились по-хорошему. Я старалась достаточно четко и жестко выполнять эти правила, что бы я о них ни думала. Так как я не специалист, я не врач. Я не знаю, что в этой ситуации. Сказали сидеть дома и не высовываться. Все.
Модератор: Какие приказы вы подразумеваете под этим?
Информант: Во-первых, не собираться с кем-то, не общаться. Не выходить лишний раз на улицу. Носить маску, перчатки. Пользоваться средствами защиты. Стараться соблюдать санитарные нормы. Для меня, я считаю, что это правило было.
Модератор: То есть вы сами носите и маски, и перчатки?
Информант: Конечно. До сих пор». (Интервью, Нижний Новгород)
Вторая группа – те, кто не воспринимал пандемию, как и меры борьбы с ней, всерьез. Значимое влияние на их жизнь пандемия оказала лишь через воздействие на их работу (кто-то перешел на «удаленку», кто-то был отправлен в отпуск, кого-то уволили) и через необходимость соблюдения формальных правил (вроде гигиенических масок при походе в магазин). В остальном же такие люди не склонны фиксировать большие изменения в собственной повседневной жизни, поскольку считают проблему преувеличенной.
«Информант: Ну, так сказать, что мы с родственниками, ну, только вот у меня, как бы, семья, дочери, мы общаемся по-прежнему. То есть мы никаких [ограничений] не накладывали на себя…
Модератор: То есть вы ездите туда в гости, да?
Информант: Да, они – к нам, и мы – к ним. С друзьями, ну, собственно говоря, тоже я бы не сказала, что мы меньше [стали] встречаться. Ну, мы вообще с ними не так часто, но, может быть, там, раз в месяц. Ну, то есть так же мы вот с ними и общались.
Модератор: То есть вы не отменили каких-нибудь дней рождения, праздников?
Информант: Нет-нет-нет.
Модератор: Вы ходили?
Информант: Да. Мы не отменяли, да». (Интервью, Екатеринбург)
«У нас вообще, как бы, да, не очень обширный круг общения. Но общаемся с тем, с кем раньше общались. Ну, то есть вот старшая дочь, они с детьми. Дети маленькие, их не изолируешь на улице, в квартире на день. То есть там у них полный двор детей, все гуляют, все, как бы, ну, грубо говоря, облизывают одни и те же эти качели и все такое, вот. Все, слава богу, живы-здоровы». (Интервью, Екатеринбург)
Тем не менее представителей первой группы (исправно соблюдающих правила профилактики и защиты от коронавируса) все-таки заметно больше. Подробнее об установках ковид-диссидентов и коронаскептиков можно узнать в соответствующих материалах.
Реакция на снятие ограничений
В завершение разговора о трех последних месяцах мы задавали людям вопросы о том, насколько своевременным им кажется выход из самоизоляции (который был анонсирован, напомним, 8 июня). Анализируя ответы информантов, представляется важным упомянуть несколько сюжетов.
Во-первых, большинство дисциплинированных граждан закономерным образом переживают из-за столь раннего выхода из режима ограничений. Здесь главным аргументом становится именно коронавирусная статистика (на нее информанты ссылались регулярно).
«Информант: Ну, я считаю, что не совсем своевременно выходит, потому что сейчас, если посмотреть на статистику, да, если мы все-таки со статистикой работаем, то примерно те же самые цифры, что и месяц назад.
Модератор: То есть рановато, да?
Информант: Ну, получается, по экономическим причинам ушли, а когда начался подъем статистики, статистика сейчас примерно та же самая, а мы начинаем выходить. Ну, как бы, делаем выбор». (ФГ, Москва)
«Я, на самом деле, соглашусь, меня это тоже ввело в заблуждение, когда у нас было 6 тысяч заразившихся примерно в стране, у нас все закрывалось. Потом было уже 9 тысяч – и, наоборот, стали снимать ограничения. Это мне тоже показалось, на самом деле, странным». (ФГ, Санкт-Петербург)
«Я не готов сказать, своевременно или нет, но очень резко. Я и политикой интересуюсь, и каким-то политическим процессом, поэтому обратил внимание на то, что, если еще две недели назад и Роспотребнадзор, и мэр Москвы (в Москве самая сильная ситуация) – они называли июль, август месяц, когда еще будет очень жесткий масочный режим, и самоизоляция, и все какие-то ограничительные меры. Но, из-за того что нам нужно провести голосование 1 июля, очень мы сделали быстрый поворот, и теперь непонятно, что с этим поворотом будет потом. То есть не быстро ли все это происходит?» (Интервью, Ростов-на-Дону)
Для людей, рассуждающих таким образом, характерно и следующее: вопрос о резкой отмене ограничений они чаще всего связывают с прошедшим 1 июля голосованием по поправкам к Конституции РФ.
«Голосование. Нас всех выпустили, чтобы мы пошли и проголосовали. И будет, ну, буквально две недели, нет, ну, не две недели, а через месяц вторая волна. И все это все прекрасно понимают и знают». (ФГ, Москва)
Однако, помимо критического отношения к быстрому выходу из режима ограничений, встречается и «понимающая» позиция – для таких людей характерна установка на то, чтобы «оставить право решать специалистам».
«Я считаю, что Россия движется так, как считают нужным специалисты. Специалисты сказали, что так нужно выходить, значит, это нужно. Я не настолько специалист, чтобы иметь свое суждение, но у меня, по крайней мере, аргументов, что кругом полегли больные, а мы все выходим, – у меня такого нет. Из ситуации вокруг себя я вижу, что народ вообще наплевал на ситуацию. Делают что хотят, особенно там, где я живу. Как другие регионы выходят, я ничего не могу сказать. Им виднее – они правильно выходят, неправильно. Я ничего не могу сказать, к сожалению. Не мне решать». (Интервью, Нижний Новгород)
Также при обсуждении снятия ограничений несколько раз упоминался такой аргумент: быть может, с точки зрения статистики по заразившимся, страна выходит и слишком рано, но, с точки зрения экономики, материального положения населения, тянуть дальше уже нельзя.
«Ну, я тоже считаю, что мы рано выходим по заболеваемости, что еще мы не прошли, как бы, не совсем пошли на поправку. Но при этом все равно я согласна, что, как бы, пора выходить, потому что у меня многие знакомые, друзья остались без работы. И не от коронавируса, грубо говоря, так от голода. И потому что уже необходимо возвращать, хотя бы этапами, к привычной жизни, к работе, потому что это, как бы, тяжело для людей – сидеть особенно без работы, потому что многие остались без заработка». (ФГ, Москва)
Другая редакция этого рассуждения – люди не готовы дальше соблюдать ограничения, терпение заканчивается.
«А при отношении большинства людей, что всем все надоело и все готовы, или пан, или пропал, выходить на улицу, делать что хотят. Нашим народом это может быть запросто совершено». (Интервью, Нижний Новгород)
Как было сказано выше, большинство информантов озабочены пандемией и ранним выходом из режима ограничений. Поэтому достаточно логично, что людей, всерьез опасающихся второй волны коронавируса и повторного ввода карантина, среди участников большинство.
«Нет, если месяц-два назад я испытывал тревогу из-за того, что людей было мало, но опасности было больше, то сейчас я испытываю тревогу из-за того, что людей стало больше. Может быть, опасности и стало меньше или на том же уровне, но людей стало больше. То есть если раньше я ехал в транспорте, там пять-шесть человек сидело, то сейчас там опять 25–26. Конечно же, еще не совсем битком, но люди едут все без масок, садятся друг с другом на сиденья в транспорте.
То есть люди абсолютно не переживают в этом плане, а я переживаю, и приходится куда-то уходить в сторонку, чтобы не контактировать. То же самое в магазинах. Если раньше придешь – там маски, маски, а сейчас, вроде, наклейки и висят, что надо в масках заходить, но уже [строго не следят за этим]. Я обратил внимание, что три человека стоят без масок, продавец маску снял на бороду. Конечно, все уже от этого устали, но проще-то пока не стало». (Интервью, Ростов-на-Дону)
Вместо заключения
Попробуем резюмировать впечатления о том, как люди в России проживали три месяца карантина.
Чрезвычайное положение, сложившееся в мире из-за пандемии коронавируса, для большинства стало вызовом. В первую очередь, из-за чувства неопределенности, отсутствия сколь-либо полного понимания происходящего, а также в силу явного чувства «невидимой опасности», которая поджидает тебя за пределами собственной квартиры. Во вторую – по финансовым причинам: кому-то сократили зарплату или вовсе отправили в неоплачиваемый отпуск, а достаточных сбережений не было, кто-то «попал» на штрафы, а кому-то приходилось работать за те же деньги, но в гораздо большем объеме (в силу специфики перехода на удаленный формат).
Если посмотреть на все эти события с точки зрения трансформации повседневности, становится ясно, что поведение людей напрямую зависело от их общих установок по поводу происходящего. Первая группа – это дисциплинированные озабоченные граждане. Они следили за коронавирусной статистикой, соблюдали гигиенические рекомендации, старались минимизировать социальные контакты. Вторая группа – коронаскептики и ковид-диссиденты, те, кто не воспринял опасность коронавируса всерьез. Для них на уровне повседневной жизни мало что поменялось, так как большинство гигиенических рекомендаций и советов по соблюдению изоляции/дистанцирования в основном игнорировались (естественно, не полностью – штрафы и другие формы общественного принуждения выполняли ограничительную функцию).
У людей отсутствует какая-либо единая реакция на снятие ограничений. Даже в ходе небольшого исследования были представлены все точки зрения – от поддержки решения об отмене самоизоляции («дольше держать их уже невозможно») до крайне скептических мнений о нем. Мнение скептиков можно кратко сформулировать так: «6 тысяч заболевших в сутки – карантин, 9 тысяч – отмена ограничений. Как это работает?»
В следующем материале мы попробуем ответить на вопрос: можно ли уже говорить о каком-либо возвращении к нормальной жизни?
_______________
Источники данных
2 фокус-группы, проведенные онлайн, в Москве и Санкт-Петербурге. Участники: 5 женщин и 6 мужчин в возрасте от 19 до 57 лет. Дата проведения: 17 июня 2020 года.
4 глубинных интервью в Екатеринбурге, Нижнем Новгороде, Ростове-на-Дону, Ярославле. Информанты: мужчина и 3 женщины в возрасте от 39 до 49 лет. Сроки проведения: 16–18 июня 2020 года.
1Также о том, как для россиян проходит возвращение к нормальной жизни, но уже на данных количественного опроса к-Зонд, можно прочитать здесь.