• к-Беседы
  • 15.06.20

Рефлексируя о к-Беседах: о роли государства в регулировании образа жизни граждан

Беспрецедентные меры по самоизоляции граждан вызывали в разных странах споры о том, в каких случаях и в какой мере государство может вмешиваться в частную жизнь. В рамках к-Бесед, которые ФОМ проводит с экспертами, часто затрагивались мотивы и возможные последствия действий правительств

По данным мониторинга к-Зонд за май, россияне в целом соблюдали рекомендации врачей и властей, направленные на ограничение распространения коронавируса: 81% опрошенных носили маски, 85% старались соблюдать социальную дистанцию, 68% чаще пользовались дезинфицирующими средствами (антисептиками, влажными салфетками и т. д.), 54% проводили меньше времени на улице. 

Однако наши собеседники сомневаются в правильности этих мер, обращая внимание на нечеткость правил самоизоляции и введение штрафов за ее нарушение. «До какой степени государство может регулировать образ жизни человека?» – прямо спрашивает социолог Игорь Задорин. Похожими вопросами задаются и другие эксперты – политологи Глеб Кузнецов и Сергей Медведев

Мотивы карантина

Почему государство предпочитает вводить режим карантина или самоизоляции? Характер мер против эпидемии во многом определил китайский прецедент. Глеб Кузнецов характеризует сложившуюся в мире ситуацию как «идеальный шторм»: «Общество, системы государственного управления оказались максимально валентными к тому вызову, который был брошен эпидемией». «Валентными» означает максимально способными и готовыми реагировать именно так. Что может быть, в частности, объяснено нежеланием брать на себя ответственность за принятие решений и намерением возложить ее на экспертное сообщество. Возможно, впоследствии правильность этих действий будет поставлена под сомнение, но опыт уже получен.

Другим мотивом всеобщей самоизоляции могла стать необходимость решать бизнес-задачи. Например, государство понимает, что необходимо снизить нагрузку на систему здравоохранения, поэтому призывает граждан оставаться дома. Или технологическим компаниям выгодно перевести действия населения в онлайн-пространство.  

Глеб Кузнецов: «Каждый субъект какой-то деятельности пытается из этой эпидемии извлечь максимальную прибыль для своей деятельности. Кто-то лес рубит, кто-то аппараты ИВЛ производит, кто-то больницы строит, кто-то свои центры под временные больницы отдает. И все на этом тем или иным способом зарабатывают».   

Игорь Задорин: «Государство сейчас так судорожно занялось нашим здоровьем через изоляцию всех подряд не только для того, чтобы все резко стали здоровыми, но и для того, чтобы снизить нагрузку в пиковый период на систему здравоохранения, которую до этого успешным образом много лет «оптимизировали». Поэтому очень часто у экспертов возникает вопрос: а не связана ли кампания «Сиди дома» просто с минимизацией политических последствий кризиса путем перевода стрелок?»

О мотивах карантина можно рассуждать и в терминах биополитики, как это в свое время делал философ Мишель Фуко. Наиболее полно принципы биополитики воплощаются в «социальной медицине» – институте контроля над человеческими телами средствами медицины. В ситуации с пандемией, всеобщей и принудительной самоизоляцией, «биополитика работает по-старому». 

Сергей Медведев: «Население для государства – это ресурс: рабочая сила, солдаты, семьи, производящие детей. И государство управляет этой биомассой, используя практики наблюдения и дисциплины».  

Свобода или безопасность

Пандемия как в России, так и в других странах обнажила конфликт между свободой индивида, его правом распоряжаться своей жизнью и здоровьем и комфортностью в отношении решений властей, признанием пассивной стратегии спасения от заболевания через самоизоляцию. Глеб Кузнецов считает, что философская дискуссия о том, что важнее – свобода человека или его безопасность, станет одним из основных конфликтов посткоронавирусного мира. Интересная полемика на эту тему развернулась между двумя ключевыми фигурами в современной философии – Джорджо Агамбеном и Славоем Жижеком.

Глеб Кузнецов: «Поразительно интересная дискуссия идет между группами философов. Лицом одной из них является чех Славой Жижек, лицом другой – итальянец Джорджо Агамбен. Джорджо Агамбен говорит что-то вроде такого: «Мы, ребята, на что вообще нашу свободу-то поменяли? Вы понимаете, что фашистские режимы в зените славы не отнимали столько свобод у людей, сколько сейчас вы сами отдали свобод и прав?» А Славой Жижек считает иначе: что не надо жалеть о свободах, которых мы лишились, что лучше спросить себя, достаточно ли мы отдали этих свобод, для того чтобы быть в безопасности. И это две противоположные, непересекающиеся парадигмы».

Не во всем согласны друг с другом и наши собеседники. Например, Игорь Задорин убежден, что свобода крайне важна и было бы серьезной ошибкой не предоставить людям возможности для активной борьбы с угрозой. Социолог критически относится к информационной кампании, так как она была направлена на устрашение, а не на разъяснение того, как люди могут укрепить свой иммунитет и противостоять коронавирусу. 

Игорь Задорин: «Я весьма поддерживал этот заход государства в личное пространство через регулирование некоторых девиантных способов отношения к собственному здоровью типа потребления табака и алкоголя, серьезно влияющего на жизнь других людей. Но когда начали ограничивать физическое движение, перемещение, социальную активность, то мне стало не по себе. Тут один-два шага до регулирования и интимных сторон жизни. А что, собственно, мешает? Тоже связано со здоровьем».

Сергей Медведев, напротив, выступает за безопасность, за соблюдение карантина как способ минимизировать негативные последствия для социально уязвимых групп, даже несмотря на возможные серьезные экономические последствия: «Я сам критик биополитики, но сейчас я за карантин. Я понимаю, что, невзирая на все экономические и социальные потери, карантин – оптимальное средство минимизировать ущерб для уязвимых групп, пока не появятся лекарство или вакцина».

Наши собеседники в целом сходятся в том, что реакция людей на решения властей определяется уровнем доверия к государственным институтам, удачным опытом взаимодействия с ними и наличием эффективных институтов гражданского общества. Это минимальный набор, позволяющий снизить ощущение беспомощности человека перед государственной машиной. По мнению Глеба Кузнецова, существует зависимость между жесткостью политических мер и культурно-историческим контекстом. По его наблюдениям, страны с «непережитым имперским опытом» действовали в условиях пандемии жестче. Тогда как государства с имперским прошлым выбирали только предупредительные меры воздействия – регулярное напоминание о соблюдении дистанции на прогулках и в общественных местах.  

Глеб Кузнецов: «Если сравнить Испанию и Португалию. В Испании, несмотря на более строгий карантин и сбор штрафов, эпидемиологическая ситуация значительно хуже. В Португалии за все время карантина было выписано ничтожное количество штрафов. Так, карантин разрешает прогулки всем и вся, парки открыты. Людям просто напоминают: соблюдайте дистанцию, будьте бдительны. В Германии фактически на законодательном уровне запрещено имперское самосознание. Там тоже все мягонько, люди аккуратненько в двух метрах друг от друга сидят на травке, самоизолируются семейно, пьют пиво. И все очень мягко. А в США с их нарративом «Мы – самая великая страна, Нью-Йорк – величайший город мира» идет безжалостная борьба с собственным народом, в которой народ все равно выигрывает».  

Эксперт уверен, что давление на общество должно быть сбалансировано эмпатией власти по отношению к людям: «Если вы людей заперли, то вы хотя бы доброе слово скажите им». В непростой период, когда ради блага всего общества забирается свобода, чиновникам надо стараться быть эмпатичными, так как чрезмерное давление может привести к нежеланию соблюдать рекомендации.

Последствия карантина

Во-первых, вероятно, произойдет еще большее падение доверия населения к власти, что сформирует почву для возможного общественного конфликта, если не появится достойного объяснения, зачем были приняты столь жесткие меры.

Глеб Кузнецов: «Элитам придется придумывать какую-то объяснительную конструкцию. Например, мы все должны были умереть, но благодаря героическим усилиям врачей не умерли, а бедность – это очень маленькая плата за жизнь. И стоит быть благодарными руководству, которое жестко контролировало и штрафовало, спасая жизни и помогая врачам».  

Игорь Задорин: «Конечно, многие вещи, особенно в чрезвычайной ситуации, нельзя открывать. Но это становится важной причиной утраты доверия, потому что люди начинают подозревать и даже придумывать скрытые мотивы и цели того или иного государственного действия».

Во-вторых, негативный опыт жизни в самоизоляции – психологические проблемы, экономические потери – и его последующее осознание создадут неблагоприятный фон в случае повторения сценария всеобщего карантина.

Глеб Кузнецов: «Государство сказало: «Мы вас защитим, а от вас нужно – посидеть дома. Stay home. Save lives». А вдруг выяснилось, что мы чью-то жизнь, может, и спасли, но свою собственную разрушили. Первый раз – это шок. Людям сказали – они подчинились. Теперь будет этап накопления информации, оценки последствий, осмысления, рефлексии».

В-третьих, пандемия обнажила тотальную незащищенность людей там, где отсутствуют механизмы гражданского общества. Где гарантия, что, когда эпидемия закончится, власти, протестировав систему цифровых пропусков и камер наружного наблюдения, не введут ее на постоянной основе. 

Сергей Медведев: «Требуется внешний ограничитель – сильное гражданское общество, иначе биополитика закончится концлагерем, как это показал итальянский философ Джорджо Агамбен. Может наступить момент, когда за мной будут следить, и тут я хотел бы, чтобы у меня были инструменты контроля и влияния на Левиафана, на паноптикум».

При этом ясно, что тенденция нарастающего контроля сохранится: не только государственные структуры, но и бизнес-корпорации, особенно технологические, усилят влияние на частную жизнь человека. В ответ могут возникнуть новые индивидуальные и коллективные стратегии защиты свободы и автономии. 

Лидия Лебедева

Поделитесь публикацией

© 2024 ФОМ